Вильгельм II - Мемуары

Приведенными откровенными замечаниями я не хочу обвинять Бетмана и оправдывать других. Но, когда говорят о таких вопросах политики, личные соображения должны отойти на задний план. Все же в благородных намерениях Бетмана я никогда не сомневался.

Здесь надо также сказать несколько слов и о реформе прусского избирательного права, так как поведение Бетмана в этом вопросе характерно для его осторожной и медлительной политики. В течение зимы 1914 1915 годов после блестящего летнего похода наступила суровая и тяжелая окопная война. Героические подвиги войск и прекрасный дух, который я наблюдал в этот период и у офицеров, и у солдат, на позициях и в лазаретах, произвели на меня глубокое впечатление. Поэтому я решил со своей стороны приготовить моему испытанному прекрасному «вооруженному народу» при его возвращении домой приятный подарок в виде реформы избирательного права.

Я часто обсуждал эту тему в разговорах с приближенными, указывая на необходимость реформы прусского избирательного права. Человек, который возвратится домой после такой войны с орденом Железного креста, иногда даже и обеих степеней, не должен быть обойден при выборах.

В это же время подоспела переданная мне фон Лебелем записка, возбуждавшая по тем же соображениям вопрос о реформе прусского избирательного права. Краткое, ясное и убедительное изложение так мне понравилось, что я давал читать разным лицам эту записку, выдвигавшую главным образом лишь общие принципы, не останавливаясь на деталях. Я был рад, что у всех, кого я только ни спрашивал, записка находила полное признание.

Через министра внутренних дел фон Валентини я передал мою благодарность господину фон Лебелю и поручил ему представить новую, более детально разработанную записку с практическими предложениями.

Он выполнил это весной 1916 года. Записка широко детализировала вопрос, разбирала различные избирательные системы, однако определенно не предлагала ни одной из них. Записка была одобрена мной и отослана рейхсканцлеру с приказом в течение года обсудить ее в кабинете министров и представить мне соответствующий законопроект. Закон этот, понятно, можно было ввести лишь после заключения мира.

Тотчас же после этого я направился в Плесе. Битва при Горлице-Тарнове, окончившаяся победоносным разгромом врага, явилась вступлением к захватившему всецело мое внимание галицийско польскому походу, который привел к завоеванию вновь Львова, Перемышля, оккупации Варшавы, Модлина, Брест-Литовска и т. д.

В это же время бросил свою зловещую тень на события и случай с «Лузитанией». Италия разорвала союз. Не удивительно, что записка об избирательном праве отошла у меня на задний план.

Зима и лето 1916 года с их боями на всех фронтах, кровавым летним сражением и блестящей осенней и зимней румынской кампанией требовали моего присутствия во всех пунктах западного и восточного фронтов до Орсовы и Ниша, где произошло первое знаменательное свидание с болгарским царем, и я, понятно, не мог заняться внутренней реформой так детально, как это диктовалось важностью вопроса.

Весной 1917 года я обратился к канцлеру с предложением составить к Пасхе проект обращения к народу относительно реформы, имея, конечно, в виду, что кабинет министров уже давно обсудил записку фон Лебеля. Канцлер сговорился в Гамбурге с главой министерства и со мной насчет текста указа, в котором он предложил оставить открытым вопрос о формах избирательного права, так как вопрос этот им еще не совсем выяснен.

На Пасху и появился указ, в основу которого, как и предвиделось раньше, была положена мысль, что реформа должна быть проведена только после заключения мира, так как большая часть избирателей находилась на фронте.

Партии и пресса своими спорами и раздорами, требованиями введения в Пруссии общеимперской избирательной системы и внесения соответствующего законопроекта еще во время войны, со своей стороны, сделали все возможное, чтобы отсрочить осуществление моих первоначальных намерений. Таким образом, вопрос вступил в малоутешительную медленную фазу своего развития, особенно затянувшуюся из-за бесконечных переговоров в ландтаге. Лишь после ухода фон Бетмана я узнал через фон Лебеля, что его записка 1916 года вовсе не была представлена кабинету министров, а без движения пролежала полтора года под сукном. По рассказам Лебеля, канцлер под давлением страны отказался от всех новых предложенных избирательных систем, так как был убежден в неизбежности введения и в Пруссии общего избирательного права, уже существовавшего при выборах в рейхстаг.

Во всяком случае первоначальное мое желание из-за медлительной политики Бетмана и партийных раздоров было, таким образом, основательно искажено. Я хотел по собственной инициативе, без всяких влияний извне встретить почетным даром свою армию, победоносно возвращающуюся домой, свой «вооруженный народ», своих храбрых пруссаков, с которыми я сообща стоял перед лицом врага.

Постоянное стремление канцлера всячески проявлять свое превосходство приводило к тому, что при нем статс-секретарь по иностранным делам не играл самостоятельной роли, и ведомство иностранных дел было как бы филиалом управления канцлера, что особенно чувствовалось в отношении отдела прессы. Бетман претендовал также на полную самостоятельность и по отношению ко мне. Опираясь на то, что, согласно конституции, канцлер один несет ответственность за внешнюю политику, он повсюду распоряжался совершенно свободно и действовал по своему усмотрению. Ведомство иностранных дел могло сообщать мне лишь то, что было удобно канцлеру; поэтому я часто не был информирован о самых важных вопросах. Вина за то, что подобное явление вообще могло иметь место, лежит в имперской конституции. Здесь вообще уместно прибавить несколько слов о взаимоотношениях между кайзером и канцлером, как они определяются имперской конституцией. Я говорю, следовательно, не о моем отношении к господину фон Бетману. Совершенно не касаясь личностей, я имею в виду ненормальность отношений между кайзером и рейхсканцлером, порождаемую имперской конституцией.

Обращаю внимание на следующие пункты.

Согласно имперской конституции, канцлер является руководителем и представителем внешней политики всего государства. Он несет полную ответственность за эту политику и осуществляет ее после докладов кайзеру через подчиненное ему ведомство иностранных дел.

Кайзер имеет влияние на внешнюю политику лишь постольку, поскольку канцлер разрешает ему это влияние.

Кайзер может проявить свое влияние лишь путем обсуждения информации, возбуждения тех или иных вопросов, внесения разных предложений, докладов о вынесенных им из своих заграничных поездок впечатлениях, дополняющих политические донесения послов.