Вильгельм II - Мемуары

Уже в первые дни царствования передо мной встал вопрос о необходимости некоторых художественных построек. Прежде всего надо было воздвигнуть достойный моего деда и бабушки надгробный памятник. Старый мавзолей в Шарлоттенбурге был уже недостаточен, и требовалась пристройка к нему. К сожалению, денежные средства, отложенные для таких «экстренных сооружений» императором Вильгельмом Великим, так называемый чрезвычайный строительный фонд, были израсходованы на другие нужды во время 99 дней царствования Фридриха III. Таким образом, я вынужден был обременить казну непредвиденными расходами. Мавзолей моих родителей в Марли, на который я также должен был предоставить средства, был сооружен Ихмператрицей Викторией, вдовой Фридриха III, по ее собственным рисункам и планам. Подробный осмотр королевских дворцов в столице и в провинции обнаружил, особенно в Берлинском дворце, в их состоянии санитарном, жилищном и т. д. такие серьезные дефекты, что нельзя было дольше откладывать их устранение. С большим трудом и терпением, но вместе с тем и с радостью я в течение моего 30-летнего царствования с помощью архитекторов, художников и т. п., уважая старые традиции моих предшественников, снова привел в порядок дворцы, руководствуясь при этом заботливо составленными сметами, лично проверенными и исправленными мной.

При перестройке Берлинского дворца много помогли тонкий вкус вдовствующей императрицы и ее прекрасное знакомство со стилями. Особый интерес имеет следующее суждение моей матери: «Каждый стиль хорош, пока он чист». Эклектизм 90-х годов архитектор Ине называл «стиль à peu prés». Последним творением господина фон Ине, к сожалению, слишком рано скончавшегося, была реставрация картинной галереи, законченная лишь в начале войны. С трудом восстановленный дворец моих отцов, которым я так гордился, был впоследствии обстрелян, взят приступом, разграблен и опустошен революционными бандами. Подобные художественные сооружения, как произведенные мной постройки и упомянутая уже реставрация Белого зала, лежат на попечении каждого государства, будь оно абсолютистским, конституционным или демократическим. Они являются мерилом культурного уровня страны и содействуют расцвету искусства. В часы отдыха я занимался археологией и раскопками. При этом я стремился установить корни, из которых развилась эллинская античная культура, и отыскать нити влияния Востока на Запад в культурном отношении. Особенно важной мне казалась ассирология, ибо от нее можно было ожидать освещения и разъяснения Ветхого Завета. Поэтому я с радостью принял предложенное мне председательское кресло в немецком обществе изучения Востока и углубился в его работы, успеху которых я по мере своих сил содействовал. Я никогда не пропустил ни одного из публичных докладов этого общества. Я поддерживал оживленную связь с правлением общества и просил постоянно докладывать мне о раскопках в Ниневии, Ассуре, Вавилоне, Египте и Сирии. Для защиты и облегчения этих раскопок я часто лично входил в сношения по этому поводу с турецким правительством. Член общества изучения Востока профессор Делич прочел свой известный, вызвавший много возражений доклад на тему «Вавилон и Библия», нашедший, к сожалению, еще слишком несведущую и почти неподготовленную аудиторию и давший повод к разного рода ложным толкованиям и нападкам, исходившим, между прочим, и из церковных кругов. Всеми силами я старался помочь выяснению этих недоразумений. Сознавая, что широкие круги еще недостаточно понимают и оценивают значение ассирологии, занимавшей умы многих выдающихся людей, в том числе и духовных лиц обоих вероисповеданий, я распорядился через моего испытанного друга и блестящего театрального деятеля графа Гюльзен-Гезелера поставить в театре пьесу «Ашшурбанипал», которая и была показана после долгой подготовки под наблюдением немецкого общества изучения Востока. На генеральную репетицию были приглашены ассирологи всех стран. В ложах были видны пестрые группы профессоров, протестантских и католических духовных лиц, евреев и христиан.

Многие благодарили меня за то, что этим представлением я показал, как далеко продвинулась уже археологическая наука, и вместе с тем раскрыл перед широкой публикой значение ассирологии.

Пребывание на Корфу также доставило мне приятный случай послужить археологии и лично заняться раскопками. Случайная находка рельефного изображения головы Горгоны вблизи города Корфу побудила меня самого приняться за работу по раскопкам. Я вызвал на помощь авторитетного археолога и знатока греческих древностей профессора Дерпфельда, который и взял на себя руководство этими раскопками. Профессор, будучи, как и я, восторженным поклонником эллинской культуры, с течением времени стал моим преданным другом и неоценимым источником познаний по строительному искусству, вопросам стиля древних греков и ахеян.

Было настоящим наслаждением слушать, как Дерпфельд читает и объясняет стихи Гомера, смотреть, как он восстанавливает на карте, по намекам и описаниям поэта, древние ахейские поселения, разрушенные в эпоху переселения дорян. Названия древних селений, по-видимому, часто переносились переселявшимися обитателями их на свои новые места, что значительно затрудняет точное установление местоположения древних селений. Несмотря на это, Дерпфельд с Гомером в руках в качестве «Бедекера» разыскал целый ряд их, узнавая местность по точным географическим описаниям поэта. Это так меня заинтересовало, что я вместе с императрицей и в сопровождении Дерпфельда предпринял поездку по морю, чтобы самому посмотреть на открытия профессора, Мы поехали в Лейкас (Итака) и одно за другим посетили там известные по «Одиссее» места, причем Дерпфельд прочитывал соответствующий текст из Гомера, описывающий данное место. Пораженный, я должен был согласиться с тем, что в каждом отдельном случае местность вполне соответствовала описанию ее Гомером. Начатые мной под руководством Дерпфельда раскопки на Корфу дали весьма важные результаты для археологии, доказав крайне древний возраст самого раннего дорического искусства. Уже найденное рельефное изображение Горгоны дало повод к многочисленным гипотезам, правдоподобным и неправдоподобным, к сожалению, связанным с излишней полемикой. По-видимому, здесь наметилась та нить между Азией и Европой, которую я искал. Я регулярно посылал доклады в археологическое общество, привлек к сотрудничеству и известного профессора Каро из Афин и был занят приготовлениями к докладам, которые намечалось прочитать перед обществом зимой 1914 1915 годов. После этого предполагалось открыть широкую дискуссию по многим спорным вопросам из докладов, в решении которых sine ira et studio («без гнева и пристрастия») я надеялся быть полезным. Я имел удовольствие почти регулярно принимать в Корфу английских и американских археологов, бывших учеников Дерпфельда, принимавших горячее участие в освещении часто возникавших сложных проблем. Они работали в Малой Азии. И для меня было крайне интересно слышать, какое важное значение они, на основании своих изысканий придавали влиянию Азии на происхождение раннего эллинского искусства, находя следы Востока в раскопках на Корфу. В 1914 году профессор Дун из Гейдельберга посетил место раскопок на Корфу и после их подробного изучения согласился с выводами Дерпфельда и моими. О результатах моих раскопок на острове Корфу я расскажу подробнее в особом произведении.