Михаил Пришвин - Дневники 1920-1922

В городе признаки политического интереса в связи с неудачами большевиков на фронте, но до чего теперь стали осторожны в оценке событий!

Мы с доктором поставили такой осторожный диагноз: если удастся заключить с поляками мир, поборы военные кончатся, солдаты вернутся домой, то и население на пока (на зиму, до весеннего голода) примирится с положением, и так до весны, вероятно, положение останется по-старому.

2 Октября . Революция разделяется на переходы: 1) организованного разбоя, 2) организованного воровства.

Положим, я нахожу в музее Барышникова тайник с миллионами золота, что я должен возвратить золото Барышниковым, или Совету, или же взять себе? (Этим выразится, за что я стою, или за старое, или за новое.)

Вчера был адский закат и полнеба было покрыто огненным сеном, а сегодня среди дня порхали белые мухи.

3 Октября . 1-й мороз.

Верхушки деревьев (берез) позолотились восходящим солнцем, но когда я поднялся к ним, они опять были темные и вся наша сторона лесов была темная: быстро бегущие облака, насквозь желтые, меняли направление лучей; и вдруг я увидел за теми лесами золотую гряду леса, и три березки будто вышли на поляну, совсем золотые и, казалось, стелили на лугу белые холсты навстречу морозу.

5 Октября.

— Вы, — сказал гость, — сидя на месте, привыкая изо дня в день к природе, наверно, не испытываете нашего городского восторга, смотрите: вот ударили в колокол, и, кажется, это золотые листья посыпались от звона, а как пахнет листва, как прозрачно…

— Нет, — ответил другой, — этого мы не замечаем, но зато бывает иногда ночью, когда нет спичек, заглянешь на небо, чтобы узнать по звездам время, и увидишь любимое семизвездие и обрадуешься чему-то — в этой радости скажутся все ваши легкие восторги. Еще бывает особенно хорошо, когда Венера подвинется к востоку, встать и в темноте развести самовар и одному в тишине чай пить, в эти ранние часы, когда все спят, кажется, что владеешь всем местом от видимого востока и до запада и от севера до юга.

(Певец дворянских лиц, крестьянских лозинок и купеческой требухи.)

Передвигал кресла в кабинете Барышникова и, наконец, установил одно, очень удобное, против озера — хорошо! кто-то трудился над этим креслом, чтобы кто-то сел на него, и я завершил кропотливый труд мастера: я сел.

Последний в роду Барышникова, Сергей Андреевич, умер лет двадцать тому назад, весь погруженный в размножение гончих и борзых собак, связка писем «батюшки» Андрея Ивановича к Сереже относится уже к 30-м годам 19-го столетия, а грамота о жаловании дворянства Ивану, отцу Андрея, соединяет нас со временем Екатерины. Про этого Ивана Барышникова рассказывают, что был он простым торгашом и добыл себе где-то бочку с золотом — вот и вся история рода: первый кулак, последний собачник.

6 Октября . Учительница, как тупое долото, колотила, колотила молотком по деревянной ручке, всю размочалила, а дырки не выдолбила. Вообще среди сельских учительниц часто попадаются удивительно тупые.

Когда же бесы возвратятся в свой мрак?

Толпа женщин… что может быть ужаснее? (бабий базар).

По старым следам (mésalliance [6]всегда есть посеянное несчастие — Герцен) — конец Хрущеву был внутри нас.

Счастье буржуазии (чай с вареньем, кофей с тетками) — на нем нельзя основываться, но его нужно всегда держать в уме (мещанство — это враг, но необходимый враг, без которого жить нельзя), мещанство нельзя возводить в принцип, но в уме держать его надо постоянно. Этим и отличается юноша от взрослого — в ненависти к мещанству. Словом, борьба с буржуазией возможна только посредством иронии: усмехнуться можно, но не брать метлы и разгонять ими кофейниц.

8 Октября . Из раненой души вытекает любовь.

Любовь — это кровь души.

Родных своих можно любить только после смерти их, потому что в одном чувстве к родному человеку всегда вперемежку действуют и любовь, и неприязнь.

Как во всяком живом человеческом теле протекает красная и голубая кровь, так у родных перемежаются любовь и неприязнь.

Потому и сказано, что отца и мать свою надо оставить, чтобы любить {63} .

И еще сказано: «Враги человека — домашние его» {64} .

Но чтобы оставить своих, нужно иметь рану в душе. Из раны душевной вытекает ее кровь — любовь.

Звездное утро. Золотые березы белыми холстами встречают мороз. Тихо в лесу и звонко. Забереги на озере. Два белых лебедя казались убитыми, но это они так спали в морозе.

В полдень мы прилегли на моховых кочках. Возле нас, как куры, паслись клюквенные женщины. Лицо к солнцу, все равно как к костру, — палит, а вокруг холодок. На кочках дремлешь, будто едешь-спишь в дороге. Маленькие сосны и елки, сходящие на нет во мху, очень изящны и разнообразны в своих формах. Проспали часа два. Клюквенные женщины отошли шагов на сто.

Тишина. Сойка с голубыми крыльями — единственная птица. Далеко стонет, надрывается гончая. В нашей церкви похоронный звон.

Вечер с медным полукружием неба, и опять звезды, опять Большая Медведица, странствующая ночь вокруг нашего дома, и в доме чутошный огонек из пузырька от карболовой кислоты. Учительница Марья Дмитриевна вспомнила о покойнице-хуторянке, которую хоронили сегодня, и сказала: «Вот мы делаем запасы (она накопила себе 10 мер картофеля), а завтра умрем и никому не будем нужны, и запасы наши так останутся, суета сует!»

Над Алексином туча нависла: сюда грозится переехать бригада с курсами красных офицеров, и нас (две школы, колония детей, больница, экономия и т. д.) хотят выгнать. Солдаты говорят, что не успеют: Минск забран.

Средний человек — строится по правилу сложения, он сумма слагаемых, но жизнь не арифметика, тут складываются самые разнородные, святые и звери, и мощи с гусиной печенкою.

Большинством населения все-таки большевизм понимается не как организованное преступление, а как неудача, существует представление о настоящембольшевике, разговаривают, напр., так:

— Он настоящий большевик?

— Нет, так, примазался.

— А вы видели настоящего?

— Нет, не видел.

— Да есть ли настоящий-то?

— Ну, Ленин все-таки настоящий.

— Э, да разве можно с нашим народом да в коммунизм! и т. д.

Словом, в основе-то считается делом хорошим, но невыносимым, и только бы поскорее это хорошее дело исчезло. И всякий знает, что из этого ничего не выйдет.

При этом маленьком свете мысли мало-помалу сливаются и совпадают одна с другою, как тела разнообразных предметов в лунную ночь.

В темноте большие красные, колечком сложенные губы женщины, прикрытые ладонью от мужа, причмокивают, вызывают… ну, как это можно любить? прошло и пропало.

А в этой я люблю свое прошлое хорошее, и мне дорога ее устойчивость, к этому я могу возвратиться, но к тому невозможно. Между тем я и не раскаиваюсь в том — то преходящее, опыт…