Сергей Образцов - Моя профессия

Но все-таки и в этих странах театр кукол на подъеме. Это достаточно ясно продемонстрировали и немец Альбрехт Розер, и американец Билл Берд, и англичане Энн Хогарт и Джан Бассел, да и многие из тех, которых не было на фестивале. Французы Андре Таон и Ив Жоли, американский уличный театр «Хлеб и куклы». Никто из них не получает государственных субсидий. Значит, их возникновение и существование нужно объяснить какими-то другими причинами.

Вопрос этот требует отдельного исследования, но думаю, что одной из причин является общественный интерес к иносказательным обобщениям.

Зрелищное искусство в двадцатом веке переживает серьезные эволюции. Рождение кинематографа, а следом за ним телевидения утвердило в зрелищном искусстве фактицизм, настоящесть как средство наибольшей убедительности. Этот фактицизм проник и в театр. Исчезли или почти исчезли иллюзионистические декорации с писаными задниками, бутафорию заменил реквизит. Часто исчезает и грим. Настоящий стул, настоящий стол, настоящий самовар, настоящие волосы (а не парик!), настоящее (бывает, что и обнаженное) тело.

Кукольный театр – весь ненастоящий. Сама кукла уже потому, что она не человек, а его изображение, иносказательна. А ведь познавать действительность можно и нужно не только средствами показа настоящего, возможного, но и средствами иносказания, то есть предельного обобщения. Недаром один из современнейших поэтов своего времени, Владимир Маяковский, так часто говорил языком иносказания. И недаром в наши дни люди зачитываются «Маленьким принцем» Экзюпери и булгаковским «Мастером и Маргаритой». Думаю, что в этом и нужно искать одну из причин современного расцвета театра кукол.

Я закончил свою книгу, но я не закончил свою профессию. Она продолжается.

Завтра я иду в театр. К девяти часам утра. Уйма дел. Какие важнее – не поймешь. Перечислить все невозможно.

Секретарь положит мне на стол приказы на подпись и по крайней мере десять писем. Они разные. Два-три, вероятно, заграничные – по делам УНИМА. Обязательно сколько-то писем из разных кукольных театров с просьбой прислать пьесу или дать какой-то совет. Будут письма и официальные: из Министерства культуры, из различных учреждений.

Будут письма со всякими – иногда нужными, иногда ненужными – вопросами. От детей: «Как сделать куклу?», «Чем кормить ежика?», «Где достать высоколетных голубей?», «Что делать, если кенар не поет?»

И, наконец, совсем как будто неожиданные письма; например, такое, какое получил вчера: «Что мне делать? Не слушается внук, ни во что меня не ставит, даже называет дурой. Во всем виноват зять, а дочь его любит. Кто же из внука вырастет? Он единственное мое утешение».

Большинство писем вроде никакого отношения к моей профессии не имеет, а отвечать надо. Нельзя не ответить. Значит, отвечать буду ночью, дома.

Придут по очереди, а может, и сразу два курьера из двух издательств. Один из «Малыша» за правкой рукописи маленьких рассказов о животных, которые я написал для детей, другой из издательства «Искусство» за теми последними строчками «Моей профессии», которые я сейчас дописываю.

В половине десятого придет заведующая научно-методической частью нашего театра Мария Исааковна Пукшанская, чтобы обсудить макет нового путеводителя по музею, а следом за ней архитектор Уткин, с которым мы отправимся в наш сад, чтобы на месте обсудить проект его реконструкции.

Часов в одиннадцать пойду на репетицию – вводится новый ангел в «Божественную комедию».

В четыре часа придет режиссер Семен Соломонович Самодур. Мы с ним ставим одну из самых талантливых, самых сильных пьес Евгения Шварца – героико-романтическую антифашистскую сказку-памфлет «Дракон». Вы понимаете, как важна для меня эта постановка и как ответственна. Я ведь всегда мечтал о спектаклях по-настоящему социальной значимости.

Может быть, кто-нибудь из вас уже видел эту постановку. У нас ведь с вами разное сегодня. Для меня сейчас ваше сегодня – это завтра. Далекое мечтаемое завтра.

Не знаю, получится ли у меня все, о чем я мечтаю, или нет. Гарантию удачи дать не могу, как не может дать такую гарантию ни один режиссер, ни один художник, начавший любую творческую работу.

Что будет интересно работать – знаю, что будет очень трудно – тоже знаю. Так это ведь и называется жизнь.

До свидания.

До свидания в зрительном зале нашего театра.