Григорий Зинченко - Побег из Бухенвальда

Нашли и виновного, пришлось докладывать, что во всем виноват я, работая четвертые сутки день и ночь, я забыл перекрыть кран — уснул. Мне простили такую оплошность и дали отдых на сутки. Не знаю, какое взыскание получил капитан, но на меня он был очень злой, всем давал увольнение по выходным, а мне нет, но я все же умудрился сбежать в самоволку, за что и получил десять суток карцера.

Но Бог был со мной. Находясь в карцере, я видел сон, будто стою я на берегу реки в белоснежной одежде, а на другом берегу меня ожидают. Я стал идти по воде и заходил все глубже и глубже, пока вода не покрыла мне голову, после чего я оказался на другом берегу. Я размышлял о значении этого сна, ведь я хорошо плаваю, но почему я пошел спокойно под воду и легко перешел на другой берег. Что-то новое ожидает меня, наверное состряпают дело и в тюрьму посадят. Что будет, не знаю, но на душе моей было легко, ведь эту реку я перейду. Но сон сбылся в тот же день. Часовым возле моего карцера был мой друг и брат Коля Глухих. К нему прибежал сын вдовы и говорит:

— Мама зовет срочно, а если возможно, то и дядю Гришу.

Как раз это было в обеденный перерыв, все солдаты ушли на речку купаться. Была середина июля, самая жара, на берегу и стать негде, все загорают. Коля выпустил меня, закрыл пустой карцер, и мы убежали. Я, конечно, не сильно рисковал, но Коля если бы попался, пошел бы под военный трибунал.

В доме Климцы было полно верующих, приехал служитель из Киева Петя Губенко, готовились ночью совершать водное крещение для всех новообращенных.

Вспомнили и о нас, но сразу же стал вопрос, сможем ли мы прийти ночью? Коля сказал, что он сможет проскользнуть возле дежурного, но я был под арестом, так что об этом не могло быть и речи.

— А что если днем? — предложил кто-то.

Двое побежали на разведку, но вернулись расстроенные.

— Народу тьма, весь город собрался купаться. Я стал рассказывать свой сон, как был одет в белую одежду и погрузился под воду. Сразу же нашлись толкователи сна.

— Ты сегодня примешь водное крещение.

Мы склонились на колени и просили помощи у Бога.

В это время поднялся сильный ветер, небо покрылось тучами и началась летняя гроза. Послышались возгласы.

— Это Бог услышал нашу молитву, в такую погоду никого на речке не будет и можно спокойно преподавать крещение.

Молодежь и руководители общины пошли на речку. В то время, когда все отдыхающие, бежали на крутую гору, спасаясь от грозы, мы с такой же скоростью, бежали вниз к реке. Когда мы добежали до реки, там уже никого не было. Мне и Коле одели белые халаты и среди бела дня нам преподали водное крещение. Дождь так же резко прекратился, как и начался, через пять минут после крещения снова ярко светило солнце. На берегу пропели псалом: «Не расскажет ручей говорливый никому моей тайны святой» и мы двинулись назад, в то время как солдаты снова стали идти к реке отдыхать. Нас с Колей окружила молодежь, и мы благополучно вернулись в дом, где еще раз совершили молитву, и я снова вернулся в карцер, а Коля продолжал охранять меня, чтоб я ненароком никуда не сбежал.

После крещения, казалось, весь ад восстал на нас.

Коля с дерзновением рассказывал о Христе, было много слушателей, а противников еще больше. Религиозная пропаганда запрещалась, и вина ложилась на меня, все считали, что я обратил Колю в свою веру, а Коля еще двоих. За каждого уверовавшего мне добавляли срок.

Капитан рассвирепел и предъявил мне ультиматум:

— Или покайся, или начнешь гнить в карцере и догниешь в тюрьме.

Здоровьем я был слабый, при хороших условиях я еще держался, но в карцере давали только хлеб и воду, и я быстро ослабел. Я сравнивал капитана с Гримбергом и не чувствовал особой разницы между ними. Капитан каждый день требовал отречения и покаяния.

Однажды выстроили весь батальон и привели меня.

Чувствую, все это не к добру. Вышел комбат, начал говорить о моем прошлом.

— Григорий был лучший солдат, но попал под влияние религиозной пропаганды и покатился вниз. Он хорошо подумал, осознал и хочет покаяться перед всеми.

Дали мне слово.

— Я верю в Бога, хорошо осознал, что весь мой пройденный путь был промысел Божий и я хочу покаяться. В Евангелии написано: «исповедуй грехи свои» и в своем покаянии я хочу исповедать грехи. Вы все знаете, что раньше я курил, но теперь покаялся, раньше выпивал, но покаялся, я был безбожник, но теперь христианин.

После такого покаяния меня снова отправили в карцер. Однажды приходит ко мне капитан, ласковый такой, улыбается и говорит:

— Я упросил начальство, чтоб тебя освободили, и ты будешь полностью в моем распоряжении, пойдем, с тобой хотят поговорить.

Меня вывели из карцера. Иду по дороге и думаю:

«Так просто, по-доброму уже из рук не выпустят».

Зашли в особый отдел. Разговор состоялся очень вежливый, но я решил отмалчиваться, все равно добра не жди. Прочитали целую лекцию:

— Религия это заблуждение, она умирает вместе со стариками. Это пережитки капитализма, выдумка эксплуататоров. Наука доказала, что Бога нет и верят в Него только забитые, неграмотные люди. В твои двадцать три года ты прошел Крым и Рим, сам знаешь, кому выгодна религия. Ты был первым помощником по политзанятиям и мы хотим восстановить тебя. На работу и в наряд посылать не будем, пусть твоя голова немного проветрится, что скажешь, товарищ капитан?

— Григория я понимаю, невозможно сразу от всего отказаться, для этого надо время. Мы были хорошими друзьями, теперь я прошу вас, дайте мне срок один месяц, пусть Зинченко будет полностью в моем распоряжении.

Клянусь своими погонами, что через месяц я его перевоспитаю, если же нет — сниму свои погоны.

Речь его была уверенная, а я так и не проронил ни слова. Мы ушли. Вскоре он сильно заболел и попал в госпиталь. Врачи признали у него открытый туберкулез легких и через месяц его уволили в запас.

Я не говорю, что Бог его наказал. Благодарю Бога и думаю, что для него это лучше, он поклялся своими погонами, что через месяц их снимет и ровно через месяц он их снял.

Много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом. Думал капитан сгноить меня в тюрьме, но я благополучно вернулся домой, после всех испытаний остался христианином.

Думал, что спокойно буду жить, да где там…

Весна 1950 года. Прошло восемь лет скитаний и вот свобода. В армии прослужил пять лет. Дали мне сухой паек на три дня, деньги на дорогу и старую шинель — это вся моя зарплата за пять лет.

Дома, конечно, все изменилось. Оля вышла замуж.

Володя женился и заботу о младших взял на себя.

Тяжелые это были годы, после войны кругом разруха да еще и неурожай.

Остановился жить я в семье брата. Воспоминаниям не было конца и на мой вопрос, как живешь, братишка ответил: