Валерий Перевозчиков - Ну здравствуй, это я!

Его же заставила улететь в тартарары, проведя за день сквозь все круги, по которым теперь ему придется ходить часто: от фестивальной круговерти, через уязвленную гордость, разрешающую

припасть к бутылке, через сокрушительные загулы — к беспамятству; возвращение откуда для него часто было бы просто непереносимым, когда б не любящий человек рядом».

Много лет спустя Марина с благодарностью вспоминала о доме Абдуловых: «Мы тут первый раз вместе жили, как говорится. И Севочка одолжил нам свою комнату. Меня трогает очень это место. Оно полно воспоминаний».

Попасть за границу не «в составе делегаций», а частным образом было в советские времена невероятно сложно. В конце жизни Владимир Высоцкий достаточно свободно передвигался по всему миру, но началось все это с первой поездки в Париж.

«Мы говорили об этом долгие ночи напролет. Мы воображали все, что ты мог бы сделать. Ты никогда не думал остаться жить во Франции. Для тебя жизненно необходимо сохранить корни, язык, принадлежность к своей стране, которую ты страстно любишь. Ты строишь безумные планы. Ты мечтаешь о свободных от цензуры концертах и пластинках, о путешествиях на край земли. Как это часто бывает с тобой, невероятные мечты становятся откровениями: все это сбудется, но позже» (Марина Влади).

Это произошло только в 1973 году, когда Владимир Высоцкий и Марина Влади подали заявление, чтобы получить визу и разрешение на поездку во Францию.

Запись в дневнике В.Золотухина:

«02.03.1973

Высоцкий оформляет документы во Францию. Боже! Помоги моему другу. Это было бы прекрасно, какие песни бы он написал! Ни к кому другому нет у меня такой нежности и теплоты, как к Вовке В.».

О том, как были получены заграничный паспорт и французская виза, подробно рассказывает Марина Влади в книге «Владимир, или Прерванный полет». Понадобилось вмешательство Жоржа Марше, тогда первого секретаря Французской Коммунистической партии, и его звонок Леониду Брежневу… И вот наконец в 1973 году Высоцкий в Париже.

Еще одна запись Валерия Золотухина:

«29.04.1973

Звонил из Парижа Высоцкий. Он еще не соскучился по нам. Счастлив. Везде его водят, кормят, все его знают. А главное, от чего он обалдел, — весь Париж говорит на русском языке. Я думаю, это заслуга Марины. Четыре года всего ей понадобилось агитации к приезду мужа из России, чтобы весь Париж перешел на русское изъяснение».

Во время первого приезда в Париж — собственно, знакомства с Парижем — на приеме у Одиль Версуа произошел такой случай. Вспоминает Александра Ивановна Высоцкая — тетка Владимира Высоцкого: «…Одна из сестер Поляковых была замужем за каким-то французским аристократом. И жили они в самом настоящем замке. Марину с Володей пригласили на прием. Володя рассказывал: «Бронзовые ручки, мраморные львы, изысканная публика, а я в курточке и в джинсах. И слышу за спиной отчетливый шепот, по-русски: «Боже мой, и что она в нем нашла…» Марина это слышит тоже. На следующий день мы с Мариной обошли все лучшие парижские магазины — самые модные вещи, туфли на платформе… И дальше все было в порядке».

Из дневника Золотухина: «19.05.1973

Приехала из Парижа Галя Евтушенко. Все газеты напечатали огромные портреты Володи в смокинге и с Мариной на открытии Каннского фестиваля. Сегодня он звонил Дупаку, просил день отсрочки, боится, не успеет на машине».

С тем, что все газеты напечатали портреты Высоцкого с Мариной, не согласен Марк Цыбульский, американский исследователь творчества Высоцкого. Он считает, что это явное преувеличение: «Не имея возможности просмотреть «все газеты», отметим, что ни коммунистическая «Юманите», ни вполне консервативная «Монд», ни журнал «Пари Матч» не только не поместили портретов Высоцкого, но и ни словом не обмолвились о нем».

«Первый Володин приезд из Парижа: ну, город! Сплошной праздник. Карнавал лиц, веселья, искусства, любви, истории… От радости обрушил на товарищей град подарков. Мне достался гигантский черно-серый шарф, как плед. До сих пор в нем греется зимой моя дочь» (Вениамин Смехов).

В 1975 году Высоцкий впервые надолго приезжает в Париж и вначале чувствует себя не очень уверенно, он записывает в дневнике: «Но ведь общаться-то с кем-то надо, а то ведь полуживотное состояние, и думаю: зачем я здесь? Не пишется — или больше не могу, или разленился, или на чужой земле — чужое вдохновение для других, а ко мне не сходит?

А приеду домой — там буду отговариваться тем, что суета заела. Каждый день здесь работает телевизор, развращает, хотя ни хрена не понимаю. Маринка мечется между плитой, счетами и делами. Я — бездельничаю и сам не знаю, чего хочу».

В письме Ивану Бортнику (прибыло в Москву 25 февраля 1975 года. — В.П.) Высоцкий пишет:

«Дорогой Ваня! Вот я здесь уже третью неделю. Живу. Пишу. Немного гляжу кино и постигаю тайны языка. Безуспешно. Подорванная алкоголем память моя с трудом удерживает услышанное. Отвык я без суеты, развлекаться по-ихнему не умею, да и сложно без языка. Хотя позднее, должно быть, буду все вспоминать с удовольствием и с удивлением выясню, что было много интересного. На всякий случай записываю кое-что, вроде как в дневник. Читаю. Словом — все хорошо. Только кажется, не совсем это верно говорили уважаемые товарищи Чаадаев и Пушкин: «где хорошо, там и отечество». Вернее, это полуправда. Скорее — где тебе хорошо, но где и от тебя хорошо. А от меня тут — никак. Хотя пока только суета и дела — может быть, после раскручусь».

В конце концов работа пошла. Тогда в Париже было написано несколько песен — баллады для кинофильма «Стрелы Робин гуда».

В том же 1975 году в Париже с Мариной Влади и Владимиром Высоцким встречался хороший знакомый В.В. — заместитель министра (кажется, легкой промышленности — В.П.) — Константин Владимирович (?) Трофимов. Высоцкий из осторожности даже в дневнике зашифровывает его инициалами «КВ.»:

«Звонил К.В. Позвали его и друга с женой к Жану, где живет Алеша Дмитриевич. Ели там. В маленьком кафе возле театра много вкусного. Алеша песни пел, я тоже. Костя говорил тосты, пьянел и был счастлив, хвастался большой поэтической и политической эрудицией, намекал на близкие отношения с Мариной, словом, вые***ался, но симпатично, я ему потакал. Он ловко подводил свою речь к цитатам из стихов и называл Пастернака Борей (как Ильича назвать Вовчик); друг его и жена балдели от нашествия знаменитостей и от гордости за высокопоставленного своего друга. Маринка держалась отлично, а я тоже хорошо. Отвезли Константина домой в отель. Завтра он гос<���ударственные> дела будет заканчивать, ему спать надо, а нам необходимо. И завтра много звонков и дел дома, надо мне раб<���очее> место устроить. Я ведь работать буду, хочу, намереваюсь. Поглядим, что будет».