Валерий Перевозчиков - Ну здравствуй, это я!

А за Высоцкого и Марину Влади мне стало очень обидно и не захотелось работать».

Галина Альферавичуте, старший гример Театра на Таганке: «Мое глубокое убеждение, что над ним издевались. Когда была картина «Бегство мистера Мак-Кинли», он написал девять баллад, а потом мне рассказывал: «Ты знаешь, я написал девять баллад, семь у меня срезали, оставили только две».

А когда делали «Кинопанораму»… Помню, были «Десять дней…», Володя меня спрашивает: «В чем мне лучше выступать? Может, в водолазке?». Уж он так готовился! Все. Отсняли. И Лапин (в то время председатель Госкомитета по телевидению и радиовещанию. — В.П.) сказал: «Так много Высоцкого?! На полтора часа? Не пойдет!»

Вадим Туманов: «Однажды приходит Володя и говорит:

— Зимянин сказал, чтобы про Трифонова и Высоцкого он вообще больше не слышал…»

Кроме того, система — это еще и незримая давящая атмосфера, которую В.В. называл «влажной ватной стеной».

Марина Влади: «Ты всегда говоришь, что на Западе люди ослеплены историями, которые публикуют газеты, то есть делами Сахарова, отказников, известных диссидентов. Но никто не знает о ежедневном изматывающем давлении на людей. Ты называешь это «борьбой против ватной стены». И самое страшное здесь — это невозможность увидеть чиновника, от которого часто зависят карьера, личная жизнь, свобода».

<1979 или 1980>

Одесский писатель А.Львов, давно живущий в США, вспоминает о встрече с В.В. после концерта в Нью-Йорке: «…Я дал ему книжку своих рассказов «Большое солнце Одессы» и спросил, как написать: Одесса — Москва — Нью-Йорк? Он сказал: «Нью-Йорк». И добавил: «У меня два дома — в Москве и в Париже. Книга будет у Марины». Я невольно оглянулся. Он поморщился: «Плевать мне на них (сексотов. — А.Л.)». По словам Марины, принцип поведения В.В. за границей состоял в следующем: если ничего нельзя, то все можно».

Но было и внутреннее ощущение несвободы: «Однажды вечером в Париже мы возвращаемся после репетиции «Гамлета», которого ты должен играть через несколько дней в Шайо, и попадаем в огромную пробку. Час пик в самом разгаре. Мы застряли и уже минут двадцать стоим возле Безонского моста. Вдруг какой-то парень, явно не в себе, цепляет мотоциклиста, стаскивает его на асфальт и, словно в приступе безумия, ожесточенно набрасывается на мотоцикл. У него окровавлены руки. Он бросается на машины, бьется головой в стекла. В ярости он открывает дверцу соседней машины, вытаскивает оттуда пассажирку и начинает ее душить. Мужчины бросаются к нему, перепрыгивая через капоты, — машины стоят впритык. Ты порываешься выскочить, я повисаю на тебе и кричу:

— Не надо, ты — советский, ты не можешь быть замешан в драке!

Ты пытаешься вырваться, но уже приехала полиция, сумасшедшего связывают, и в несколько секунд все кончено.

Ты с горечью смотришь на меня:

— Даже здесь я не имею права вести себя как свободный человек!..»

С другой стороны, В.В. прекрасно понимал, «в какой стране нам повезло родиться», очень хорошо знал правила игры, которые предлагала система. В этой стране многое решалось на уровне грузчиков, носильщиков, кассиров и секретарей больших начальников, которые знали и любили Высоцкого. А в последнее время у него были хорошие связи на очень высоком уровне. Один замминистра подписывал документы на беспошлинный ввоз из-за границы автомобилей. Другой помогал в строительстве дачи. Один из руководителей московского ОВИРа способствовал быстрому оформлению выездных документов…

Каким образом В.В. выходил на этих людей? Чаще всего они сами находили его: знакомство с легендарным Высоцким было престижным и в этих кругах. Кроме того, нескольким близким людям В.В. сказал одну фразу: «Меня любят все дети». Он имел в виду детей партийной верхушки. Высоцкий был знаком с Галиной Брежневой, но никогда к ней не обращался. По свидетельству Янкловича, «он оставлял эту возможность на крайний случай».

Еще одно обстоятельство: В.В. блестяще использовал слабости жесткой, негибкой системы. Ситуация, которую описывает Янклович, пожалуй, наиболее показательна: «В.В. имел право оформлять документы на выезд сразу на год — и в течение этого года он мог получать визу несколько раз… Но в ОВИРе сменилось начальство, и Высоцкому говорят:

— У нас новый начальник, и он такие вещи не разрешает.

— Тогда дайте мне телефон вашего начальника.

— Нет, я не имею права давать телефон генерала.

— Ну тогда я узнаю по своим каналам.

Приезжает домой, я прихожу из театра. Володя

рассказывает мне все это…

— Валера, у меня не хватит сил снова оформлять все документы. Ну-ка набери мне ОВИР.

Я набираю номер. Володя говорит:

— Я был у генерала, он сказал, чтобы вы к нему зашли.

Я удивился:

— Володя, ты блефуешь!

— Ничего, они тоже блефуют.

И вот 21 — го или 22-го ему позвонили из ОВИРа.

— Владимир Семенович, зайдите за паспортом…

То есть он все рассчитал очень точно».

В последние годы, пожалуй, не было случая, чтобы система ставила В.В. в зависимое или униженное положение. Вот только болезнь, зависимость от людей, которые доставали наркотики. Туманов предупреждал: «Они же тебя купят таким!»

Правда, некоторые удары по самолюбию были. Сборный домик (дачу) по звонку отдали какому-то генералу. В.В. отказался принять начальник следственного отдела МВД Союза (которого ввели в заблуждение).

Реакция В.В. на внешнюю политику СССР долгое время не отличалась от реакции большинства советских граждан:

<1979 или 1980>

Марина Влади: «Из-за твоего несгибаемого патриотизма все, что хоть сколько-нибудь могло задеть образ России, причиняло тебе боль. Что касается событий в Польше, как раньше в Венгрии и Чехословакии, то здесь были и споры, и горькая критика, и осуждение. Но вот события в Афганистане вызвали в тебе отвращение. И такую боль, словно ты осознал наконец предел переносимого ужаса. Надо сказать, что документальные кадры, которые ты видел за границей по телевизору, действительно были ужасны: афганская девочка, сожженная напалмом, как маленькая вьетнамка, и лица солдат… На этот раз это были не те смущенные и растерянные лица танкистов, оккупировавших Будапешт или Прагу. Мы узнали потом, что в Афганистане экипажи танков сменялись каждые двадцать четыре часа — столько было случаев депрессии и помешательства.