Валерий Перевозчиков - Ну здравствуй, это я!

«Внутри (в доме Марины Влади в Мэзон-Лаф-фите. — В.П.) все просторно и все на виду; к столику с телефонным аппаратом придвинуты две обыкновенные лавки, на них масса записочек,

какие-то брошюры, потертая записная книжка. Три собаки с русскими кличками, нехоленые и незаносчивые.

— У вас нефранцузская обстановка…

— Здесь моя обстановка, — с ударением на слове «моя» отвечает актриса.

Марина Влади только что вернулась из Москвы, где записывалась на телевидении в двух передачах о Владимире Высоцком.

Она говорит:

— Меня радует, что готовятся эти передачи, хотя можно было и не ждать шесть лет. Я знаю, что о Володе сейчас много пишут, работает комиссия по его творческому наследию, которая, надеюсь, издаст то, что я оставила в Москве после его смерти. Это более 700 стихотворений плюс проза, сценарии. Я решила, что эти материалы должны находиться в СССР.

У меня такое впечатление, что публика в основном, знает его песни, записанные часто ужасно. Читая его стихи, совершенно иначе воспринимаешь его творчество. Тем более, выросли поколения, которые и не слышали его, и не видели в театре, и они уж пусть воспитываются на текстах Владимира Высоцкого, а не на пленках… <���…>

Марина, а как получилось, что, живя всю жизнь во Франции, вы тем не менее сохранили и русский облик, и русский язык?

А я и есть русская, только с французским паспортом. Отец мой окончил Московскую консерваторию. Когда началась первая мировая война, он уехал во Францию, чтобы уйти в армию добровольцем. Он был единственным сыном овдовевшей матери, и в русскую армию его не брали. Стал летчиком, был ранен, награжден воинским крестом. После войны остался во Франции, работал в парижской опере. Семья моей матери выехала из России в 1919 году. Мама оказалась в Белграде, работала там в театре и там же познакомилась с моим отцом, Владимиром Поляковым, приехавшим на гастроли.

Меня воспитывала бабушка. Она не говорила по-французски, учила меня русским песням, сказкам, стихам, водила в православную церковь. Верующей я не стала, но русское начало во мне углубилось. Русские песни люблю петь и сегодня. Вместе с сестрами мы выпустили даже три пластинки с русскими песнями. Есть у меня и пластинка «Песни мира», где я исполняю русские колыбельные; одной из них меня выучила бабушка.

Наконец, сказались и 12 лет жизни с Володей.

В фирме «Мелодия», между прочим, много лет лежит без движения записанная нами вдвоем пластинка. Надеюсь, она когда-нибудь будет выпущена. <���…>

Владимир Высоцкий выступал с концертами за рубежом. Как воспринимали его зрители?

Те, кто слушал его на концертах, конечно, бывали ошеломлены. Публика воспринимала его зрительно, потому что не понимала смысла песен. На всех действовало его колоссальное обаяние, которое на пленке исчезает. На концерты приходило и много советских людей, работавших за рубежом. Даже они не всегда воспринимали то, о чем пел Володя; для этого надо было так чувствовать жизнь страны, как чувствовал ее он.

Вы жили на две страны…

Это было сложно, особенно для меня. У меня было трое сыновей, они должны были учиться. Я не могла перевезти их в Москву, хоть они и обожали Володю. И потом, есть ли у тебя право навязывать любимому человеку свою уже сформировавшуюся семью? <���…>

Володя ездил по свету: мы побывали и в Мексике, и на Таити, и в Голливуде, но после 2–3 недель его тянуло домой. Ему хотелось слышать родной язык — ему он нужен был как воздух. Он не мог здесь жить, не хотел и никогда о переезде не говорил.

Вообще, кто-то полагает, что иммигранту здесь просто, а это не так. Русскому человеку особенно не хватает возможности посидеть, поплакаться, если нужно.

Марина, что вы думаете о памятнике на его могиле?

У меня был другой проект.

У нас сейчас много пишут о Высоцком. Вы читаете эти публикации?

Да, я знаю о них. Я замечаю, что есть тяга идеализировать Володю, сделать из него такого пай-мальчика, сладенького человека. Он был добрым, щедрым, но у него были и недостатки, как у всех. Я и согласилась приехать в Москву, чтобы немного восстановить правильный его образ.

Все его хотят сейчас присвоить себе, вероятно, и я тоже так поступаю, ибо он был моим мужем. Да, я знаю его хорошо, но есть черты его характера, которые и мне незнакомы. Он человек необыкновенный, но никогда не был святым. Сейчас многие говорят, что были дружны с ним, а ведь при жизни они ему могли помочь больше: люди, которые в подметки ему не годились, считали, что народ не должен его знать, решали за других… Но это все пройдет, а главное останется.

Меня как-то попросили написать несколько строк для сборника воспоминаний. Но о Володе нельзя написать несколько строк. И нужно побольше его издавать, тогда все станет на свое место — он сам сказал о себе лучше всех…

Когда-то в этом доме было очень людно: здесь жили три сестры Марины с детьми, ее мать. После смерти матери дом кажется слишком большим и пустым.

Марина Влади вспоминает, как они втроем — она, ее сестры Одиль и Елена — играли в чеховских «Трех сестрах». Спектакль имел колоссальный успех.

Моя собеседница сетует, что в разговоре иногда не находит точные русские слова. «Словно краски тускнеют», — говорит она. Перечитывает Чехова, чтобы слова не уходили…»

Эта беседа Марины Влади с Леонидом Плешаковым интересна тем, что состоялась еще до написания книги «Владимир, или Прерванный полет». В ней намечены некоторые темы, которые Марина раскроет в своей книге.

Если бы нужно было одним словом сказать о Высоцком, о его характере, какую бы черту его ты отметила как самую главную?

Это невозможно. Он был настолько богатой и щедро одаренной натурой, что о нем невозможно сказать коротко.

Тебе всегда было интересно с ним?

Естественно. Иначе мы бы не прожили двенадцать лет. Он был больше, чем просто муж. Он был хорошим товарищем, с которым я могла делиться всем, что было на душе. И он рассказывал мне все о своих делах, планах, мне первой читал новые стихи и пел новые песни. Придет после спектакля домой уставший, измотанный, все равно могли полночи болтать о жизни, о театре — обо всем.

Но для этого надо было за все эти двенадцать лет не потерять чувства влюбленности…

Представь, нам это удалось. Наверное, в какой-то мере это объясняется тем, что мы не жили постоянно вместе. Разлуки помогают сохранить свежесть чувств и забыть мелочь житейских неурядиц. Хотя, с другой стороны, расставаясь даже на короткий срок, мы практически ни дня не обходились без телефонного разговора и вроде бы соскучиться не успевали… И все-таки влюбленность осталась.

Ты жила в Париже, Владимир — здесь. Семейная жизнь на расстоянии — это не совсем понятно.