Александр Куманичкин - Чтобы жить

Бой был удачным. Когда же я зарулил после приземления на стоянку, то увидел, что недалеко от нее стоят три человека. Пригляделся - Батя, командир корпуса Галунов и П. Ф. Чупиков. Вылез из кабины, докладываю по всей форме:

- Товарищ командующий!..

- Ладно, ладно, знаю, - перебивает мой доклад Красовский. - Ты лучше скажи, куда салфетку дел?

- Какую салфетку? - удивился я.

- Стригся перед вылетом?

- Так точно!

- Ну, вот. Мне сказали, что ты улетел вместе с салфеткой. Ни разу не видел летчика, летающего с салфеткой. Вот и хотел посмотреть. Значит, наврали?

- Так точно!

- Заладил: "так точно", "так точно". Ты, говорят, не достригся?

- Так. ...Это верно.

Я, признаться, в бою успел позабыть и про намыленную голову, и про то, что не достригли меня. Мыло высохло, образовалась корка - так что меня это все не беспокоило. Только теперь вопрос командарма вернул меня к моим земным заботам.

- Ну-ка, сними шлемофон. Посмотрим.

Делать нечего - снимаю шлемофон. Они все покатываются со смеху! Еще бы: на небритой части головы волосы спутались и застыли под мылом в виде какой-то клейкой массы. Вторая часть головы, наоборот, гладко выбрита. Шлемофон весь в мыле.

- Шлемофон надо новый, - сказал Красовский.

- Не надо, товарищ командующий. Я этот вымою, почищу. Он у меня недавно. (С этим шлемофоном я начинал Белгородскую операцию.)

- А вот стричься командиру надо было раньше, - серьезно заметил Красовский. - Небось чешется голова-то от мыла?

- Так точно, чешется. Только как я мог знать, когда вылет будет. Тем более вылет по тревоге.

- Не знал, говоришь? - переспросил Красовский. - Скажу по секрету: командир должен нюхом чувствовать обстановку. Нюхом! Ну ладно, иди помойся. Больше его не поднимайте в воздух, пока не дострижется.

Последние слова относились к П. Ф. Чупикову, который, как мне показалось, сочувственно смотрел на меня в этот момент. "Нюхом чувствовать обстановку" - я запомнил эти Ватины слова, хотя сказаны они были, в общем-то, в несколько комической ситуации. Для командира нет мелочей, и, принимая решение, он должен учитывать все без исключения действующие факторы, полагаясь при этом как на реальную оценку ситуации, так и на собственную интуицию.

Много лет спустя после войны, когда я командовал дивизией, с КП передали:

- Товарищ полковник! Прилетел командующий. Приказал не встречать.

Надо сказать, что Батя не любил торжественных встреч, предпочитая появляться неожиданно - не для того, чтобы застать врасплох, а потому, что терпеть не мог, чтобы его встречали и провожали.

- У каждого из вас есть своя работа, - говорил Степан Акимович в таких случаях, - вот ею и занимайтесь. А я уж как-нибудь сам доберусь до КП и обратно.

Через полчаса после звонка из штаба появился у меня на квартире командующий. (Дело в том, чтоб те дни после напряженных полетов я дал два дня отдыха всему личному составу. Благо погода выдалась нелетная.)

- Сидишь? - укоризненно сказал Красовский. - А летчики твои, между прочим, прямо на проходной пьянствуют.

Я знаю, что этого не может быть, но хватаю куртку и бросаюсь к выходу.

- Погоди, погоди! - останавливает командующий. - Еще не пьянствуют, но скоро начнут.

Понимаю: Батя узнал о том, что я дал два дня передышки летному составу, и, беспокоясь о состоянии людей, прилетел проверить правильность моего решения. Объясняю ситуацию.

- Ну хорошо, - соглашается с моими доводами Красовский. - А пройдут два дня, погода не улучшится, чем будете заниматься?

- Разборами полетов, товарищ командующий, подведением итогов, тренировкой.

- А если дожди прекратятся?

- В ближайшие десять дней обстановка вряд ли изменится. Нюхом чувствую, ответил я.

Командующий засмеялся.

- Помнишь, значит?

- Помню, товарищ командующий.

- Ну а коли так, расскажи мне подробно, чем собираетесь заниматься в эти дни...

Вот таким внимательным и строгим, заботливым и требовательным запомнился мне Батя, Степан Акимович Красовский, Герой Советского Союза, маршал авиации.

Невезучий

Пришел он к нам в полк в середине сорок третьего - вскоре после Белгородского сражения. За плечами у него было Качинское училище. "Кача" в авиации всегда пользовалась прочной репутацией, поэтому рассказы новичка о небывалых его приключениях и всякие летные истории многие воспринимали с тем веселым недоверием, за которым проскальзывало порой философски-рассудительное - "бывает". "Старики" почесывали затылки, слушая очередную байку вновь прибывшего, и ждали тренировочных полетов: небо, как говорится, покажет. Комэск-1 Павлов решил лично проверить новенького. Взлетели. Ушли в зону. Вернулись в положенное время.

- Ну, как новенький? - спросил Сашу после полета.

- В пределах нормы, - ответил Павлов. - Но ничего выдающегося.

Надо было знать Павлова, чтобы оценить этот его отзыв. Саша - летчик азартный, но в то же время предельно собранный.

О его дерзости и смелости ходили легенды, поэтому осторожное Сашино "в пределах нормы" несколько поубавило ореол вокруг прибывшего. А потом начались бои.

После первого же боя стало ясно, что летчик Прокопенко (фамилию, по понятным причинам, я изменил) рассказывает о полетах лучше, чем летает. В бою новичок оторвался от ведущего, бросил его, что само по себе уже было серьезным проступком, и приземлился на свой аэродром один.

Разумеется, сегодня, спустя много лет после описываемых событий, растерянность человека в первом бою может показаться вполне естественной и легко объяснимой. Это так. Но ведь для любого из нас первый бой мог стать последним. И если тысячи молодых ребят - по существу, без летного опыта - шли в небо, учились побеждать и растерянность, и страх, учились преодолевать неопытность, то почему мы должны были прощать летчику, который, судя по его собственным рассказам, не раз выходил невредимым из самых удивительных переделок.

Впрочем - и вот тут-то начинается самое удивительное в моем повествовании, - вскоре весь полк стал свидетелем действительно невероятных историй, героем которых неизменно оказывался Прокопенко. После первого полета комэск как следует "вломил" новичку и отправил его на дополнительные тренировочные полеты, в тайной надежде, что Прокопенко в конце концов "втянется". И тот действительно вроде бы пообвык и летал на боевые задания наравне со всеми. Самолетов, правда, не сбивал.

Ну, да ведь это только со стороны кажется все просто: взлетел - сбил орден на грудь. Чтобы сбить врага, помимо желания, смелости, еще и мастерство изрядное нужно. И хладнокровие. И летное чутье. К тому же далеко не все летчики, храбро, замечу, воевавшие, могут похвалиться сбитыми фашистскими самолетами. Так что особых претензий на этот счет у нас к Прокопенко не было.