Михаил Пришвин - Дневники 1928-1929

На Сеславинской горе из всех стройных сосен одна красная подпирает своей вершиной солнышко, и лучи его, рассеиваясь, падают на ровный моховой ковер желто-зеленого цвета. На этом ковре далеко видно, как бы в лунном свете стоит боровик, у него шляпка в чайное блюдечко и ножка только немного потоньше. Опытный грибник подойдет к нему, срежет и покопает вокруг по мху ладонью, чтобы пощупать, нет ли тут молодых. А если увидишь, что мох разодран там и тут, это значит, мальчишки были. А бывает, лисица, мышкуя, тоже мох поднимает.

«Молодой груздь очень тайный гриб, вот какой тайный, на коленках сидишь и рукой вокруг лапаешь».

Глухая сыроежка, глухой рыжик — это значит грибные уроды.

Гладены (подцубены).

Красики — подосиновики.

Серяки — подберезники.

Чернухи и желтухи.

Подельный рыжик (читал где-то и слышал, что с одного края он рыжий, с другого зеленый, и поэтому можно определить север и юг).

Возвратились по летнику в Везы, Белявский ручей и Стрелецкий переходишь по дороге в Торгошино, 1-й Белявский.

<���На полях> Лахин, виновник легенды о запрещении спуска озера из-за охоты для правительства. Имеет прозвище «Галка». «Галка, затачивая нос на…»

Шары. Вечером приходил сосед Хренов и рассказывал со слов пред. ВИКа, будто бы на Московском совещании о спуске озера какой-то знаменитый ученый тоже вступился за «шары». На заявление представителя Мозо о том, что из-за этих «шаров» страдает население в 25 тыс., этот ученый будто бы ответил: «Переселить, что стоит государству переселить 25 тыс. человек, переселить на чернозем». И еще будто бы говорили и так, что много затрачено денег, а то бы и всю работу этого экскаватора надо бы прекратить. Решили, как передает Хренов, со спуском озера погодить. (Правда ли? Но если оказались «шары» действительно ценными, то как же на виду ученого мира всех стран, государству, пославшему корабли на помощь для спасения итальянской экспедиции, уничтожить почти единств, в мире памятник природы?)

В заключение Хренов сказал:

— Видите, как смотрят на шары, — такая ценность, что переселить из-за этого 25 т. людей! А почему бы и не переселить на чернозем? Кому-кому, а уж нам-то, московским и владимирским крестьянам, давно бы надо бросить поговорку: кто где родился, там и сгодился.

В чайной будто бы продолжают меня ругать, но уже слышаться голоса: «Видно, этот старик тоже с шарами».

Газеты. Не могу читать сейчас газет. Один раз хотел читать, увидел первое: «Максим Горький едет по Волге» и не стал читать. Во второй газете прочитал: «Максим Горький в Баку осматривал нефтяные промыслы». После того не мог читать не только о Горьком, но даже самые нефтяные промыслы стали мне враждебны, и как-то невыносимо было думать, что это всегда неизменно было и будет: если сказать Баку, то вслед за тем будут нефтяные промыслы, и если сказать нефтяные промыслы, то другие скажут Баку. Точно так же, если напечатано Горький, то вслед за тем идет «осматривал». Кто-то из писателей рассказывал мне, что дорвался наедине посоветовать Горькому осматривать все без свидетелей как частное лицо, на это будто бы Горький ответил: «А так я ничего не увижу».

28 Июля. Ужасный день, холодный, ветреный. Ходил с Кентой на «Антипкин огарок», потом по Серкову на палях, ничего не нашел. А с лугов косцы всех тетеревей загнали в мелкие болотные, почти непроходимые крепи. Полнота Кенты возбуждает у нас подозрение в ее беременности. Надо составить план охоты в Августе.

Получено радостное известие от Смирнова, что Полонский возвратился в «Новый Мир». Этим открывается возможность держаться в стороне от Горьковских грандиозных проектов освобождения интеллигенции и литературы.

Мои похождения. «Положа руку на сердце» говорю, что никогда не осмеливался думать о беллетристике как о пошлости, хотя все крупные русские писатели, начиная с Пушкина, занимаясь писанием романов, высказывались о романах, как о пошлости.

Некто А. К. Г-й привел мне множество примеров глумления над романами русских романистов. По его словам, это объясняется тем, что европейское искусство с давних времен заняло иллюзорную позицию к жизни, и читатель всерьез говорит о словесном искусстве только как об «отдыхе»: обманулся на несколько часов, и то хорошо. Таким образом, в наших русских условиях, где литературный обман не нашел еще вполне крупных фабрикантов и прочего сбыта, не является в голом виде, а по-детски наивно тащит за собой из недр земли-жизни корневище правды, истины, справедливости, красоты. Крупные русские писатели не пером пишут, а плугом пашут по бумаге, прибивая ее, вывертывая на белое черную землю. Вот почему легкое писание, беллетристика русскому кажется пошлостью, и русский писатель кончает свой путь непременно той или другой формой учительства и объявляет дело всей своей прошлой жизни «художественной болтовней». И если иные и не кончают учительством, а остаются художниками до конца, то это художество не совсем свободно, в нем какой-то безумный загад смотреть и радоваться солнышку, когда голова будет отрублена. Не знаю, кого бы назвать из таких писателей? Вероятно, если ничего не переменится, я сам буду такой…

29 Июля. Я вернулся с Нерлью в 12-м часу дня, но слепней не было: их пора миновала, в это лето мы не знали слепней, зато и солнца почти что не видели. Сегодня же у нас праздник: сегодня солнце весь день!

Молодых собак надо судить по-хорошему, по их лучшим достижениям, не считая, сколько на одно достижение приходится промахов, потому что у молодой собаки все впереди по лучшим возможностям нынешнего дня. Старых собак, напротив, судят по их промахам, потому что их возможности лучшего уже исчерпаны. Сегодня моя Нерль доказала мне полную возможность охотиться с ней на болоте. Мне приходилось пускать собаку далеко от себя, потому что шел я под ветер, эту манеру поиска я называю «неводом», потому что запустишь собаку далеко под ветер, а потом она и наступает на тебя, получается, как будто невод закинул и тащишь к себе. Был случай, когда она очень далеко от меня стала, и я успел к ней подобраться и видел, как эта мертвая стойка по бекасу разрешилась осторожной подводкой с лапки на лапку: «раз, два, три, пли!» Был еще случай другой, когда она, постояв значительное время, подождала немного и опять стала и опять подождала, вероятно, потому, что за время стойки сам бекас отбежал. На Захаровом Острове нашелся второй гаршнеп, которого Нерль учуяла на громадном расстоянии (новое доказательство особенной пахучести гаршнепа).

Все хорошее в этот раз у Нерли было при помощи ветра, — вот кто главный учитель собак! Плохое выходило, когда она, причуяв след, увлекалась его запахом вплоть до столкновения вплотную с причиной следов, с самим бекасом. Однако я не против следопытства собаки, как делает это постоянно Кента, но только надо непременно, как и она, во всякий момент следопытства быть готовой принять запах птицы по воздуху.