Игорь Мусский - 100 великих супружеских пар

В изложении Ольги Александровны Ваксель эта история выглядит куда более прозаично: «Около этого времени [осень 1924] я встретилась с одним поэтом и переводчиком, жившим в доме Макса Волошина в те два лета, когда я там была. Современник Блока и Ахматовой, из группы „акмеистов“, женившись на прозаической художнице, он почти перестал писать стихи. Он повёл меня к своей жене (они жили на Морской), она мне понравилась, и с ними я проводила свои досуги. Она была очень некрасива, туберкулёзного вида, с жёлтыми прямыми волосами. Но она была так умна, так жизнерадостна, у неё было столько вкуса, она так хорошо помогала своему мужу, делая всю черновую работу по его переводам! […]

Всё было бы очень мило, если бы между супругами не появилось тени. Он, ещё больше, чем она, начал увлекаться мною. Она ревновала попеременно то меня к нему, то его ко мне. Я, конечно, была всецело на её стороне, муж её мне не был нужен ни в какой степени. Я очень уважала его как поэта […]

…Он снова начал писать стихи, тайно, потому что они были посвящены мне. Помню, как, провожая меня, он просил меня зайти с ним в „Асторию“, где за столиком продиктовал мне их.

Вся эта комедия начала мне сильно надоедать. […] Я сказала о своём намерении больше у них не бывать, он пришёл в такой ужас, плакал, становился на колени, уговаривал меня пожалеть его, в сотый раз уверял, что он не может без меня жить, и т. д. Скоро я ушла и больше у них не бывала…»

Отказавшись от Ольги Ваксель, Мандельштам с женой уехал в Царское Село.

В двадцатых годах Мандельштам пробовал жить литературным трудом. Все статьи и «Шум времени» написаны по заказу, по предварительному договору. Однако основной заработок давали переводы.

В мае 1930 года Мандельштамы поехали в Армению (затем — в Тифлис). Осенью создаётся лирический цикл «Армения» и ряд сопутствующих ему «армянских» стихов. Тем не менее явно обозначилась изоляция поэта в литературно-издательском мире. Ещё весной 1931 года Осип Эмильевич писал отцу: «Хвалят много и горячо… договоров… не заключают и авансов не дают». Работа, однако, продолжается. Поэт много пишет.

В это время Мандельштам сделал жену полной соучастницей своей жизни. «Наша связь, как мне думается, стала нерасторжимой, — пишет Надежда Яковлевна. — Связь двоих — не мираж, как думала Ахматова. Я недавно узнала, что есть даже молитва двоих, потому что двое — основная форма человеческой жизни».

Осип Мандельштам по-прежнему любил читать свои стихи, среди которых были и антисталинские. В ночь с 13 на 14 мая 1933 года он был арестован. Поэт даже не отпирался.

Приговор, вынесенный на самом верху, гласил: «Изолировать, но сохранить». Поэт был сослан на три года в Чердынь на Каме. В ссылку Надежда Яковлевна отправилась с ним, хотя могла остаться в Москве.

В Чердыни в состоянии депрессии Осип Мандельштам выбросился из окна больницы и сломал руку. Надя послала телеграмму в ЦК. Сталин велел пересмотреть дело и позволил выбрать другое место.

С июня 1934 года началась воронежская ссылка. Надежда Мандельштам писала Нине Грин: «Живём мы очень плохо — и что хуже — очень тревожно. Заработков нет никаких. Ося работу потерял, а мне работу не дают. Все поездки в Москву кончались ничем, и я перестала ездить. […] Единственное, что остаётся, это помощь друзей, и вот о чём я вас прошу, в Москве и Ленинграде сейчас никого нет. Но в Коктебеле наверное отдыхают какие-нибудь писатели. Съездите в Коктебель. Если там есть кто-нибудь из поэтов — Осе помогут. Ни один поэт не откажет…»

В Воронеже за три года он написал около ста стихотворений — это почти треть написанного им. Весной 1937 года опальный поэт писал Пастернаку: «Я очень болен и вряд ли что-либо может мне помочь… И тем, что моя „вторая жизнь“ ещё длится, я всецело обязан моему единственному и неоценимому другу — моей жене».

Разрешение покинуть Воронеж поэт получил в мае 1937 года. У Мандельштамов не было никакого жилья, они ездили из Калинина в Москву и обратно; лето провели в Савёлово.

2 мая 1938 года в доме отдыха «Саматиха», около станции Черусти, поэт был снова арестован. Надежда Яковлевна хотела ехать с мужем, но ей не позволили.

В письме к брату Александру (он думал, что жена арестована вслед за ним) Мандельштам сообщал, что получил пять лет за контрреволюционную деятельность и теперь, после месячного этапа, находится во владивостокской пересыльной тюрьме. Несколько строк адресовано и жене: «Родная Наденька, не знаю, жива ли ты, голубка моя. Ты, Шура, напиши о Наде мне сейчас же. Здесь транзитный пункт. В Колыму меня не взяли. Возможна зимовка. Родные мои, целую вас. Ося».

Последнее письмо Надежда Яковлевна написала в октябре 1938 года, а в январе узнала, что Мандельштам (по документам 27 декабря) погиб под Владивостоком.

В последние годы жизни Надежда Яковлевна всё чаще начинала разговор своим любимым «когда встретимся с Оськой…»

Она умерла 29 декабря 1980 года. Рядом с дубовым крестом, что стоит на могиле Надежды Яковлевны на московском Старокунцевском кладбище, лежит небольшой камень, на котором выбито: «Светлой памяти Осипа Эмильевича Мандельштама».

Необыкновенный талант Айседоры Дункан проявился очень рано. Едва научившись уверенно ходить, она уже плавно двигалась под музыку. Ей не нравился классический балет, она танцевала иначе — босиком, в лёгких развевающихся одеждах, свободно импровизируя под музыку. «Айседора танцует всё то, что другие люди говорят, поют, пишут, играют и рисуют, — писал поэт Максимилиан Волошин. — Она танцует Седьмую симфонию Бетховена и Лунную сонату, она танцует „Primavera“ Боттичелли и стихи Горация…»

Вся жизнь Айседоры Дункан до встречи с Есениным — это трудное восхождение к успеху: гастроли, путешествия, обучение детей и череда любовных романов, в которые были вовлечены поэты Дуглас Энсли и Анри Батайль, художник Чарлз Галле, писатели Андре Бонье и Габриэль Д’Аннунцио, театральный режиссёр Гордон Крэг и пианист Вальтер Пуммель… Все были влюблены в Айседору Дункан, и все были готовы кинуть к её ногам деньги, славу, талант…

Она приехала в Россию летом 1921 года. Советское правительство пригласило Айседору для создания в Москве детской школы танца. Дункан сопровождали её ученица, приёмная дочь Ирма и камеристка Жанна. Айседора была ещё в расцвете славы, но злые языки утверждали, что в Европе интерес к «босоножке» идёт на спад.

Дункан уже бывала в России. В 1904 году она блистала на Петербургской сцене. «Красота, простая, как природа», — отзывался об искусстве танцовщицы Станиславский, большой поклонник её таланта. По словам поэта Ходасевича, она была из тех людей, которые делали «ту эпоху».