Д. Константинов - Я сражался в Красной Армии

Инициатива создания «народного ополчения» была проявлена не снизу, т. е. она исходила не от народа, а была продиктована сверху. В связи с этим, была широко развернута пропагандная компания, ничем не отличающаяся от всяких иных массовых кампаний, к которым так привык советский человек. Всех, так или иначе, теоретически способных носить оружие, вызывали по месту работы в партийные или профсоюзные комитеты, где подвергали соответствующей «обработке» и предлагали записаться в ополчение. Колеблющимся в упор предлагали следующий несложный силлогизм: «если вы любите родину и преданы партии Ленина — Сталина, то вы, конечно, хотите защищать ее с оружием в руках. Если вы не хотите, то значит вы чуждый нам человек, а может быть и враг?…» Каждый знал, что мог практически означать отказ и не многие шли на него.

Были собраны сотни тысяч людей. Плохо вооруженные и почти не обученные, они, во имя необходимой правительству политической декорации, долженствующей свидетельствовать о морально-политическом единстве страны, были брошены в самое пекло войны. Большинство из них погибло, расстрелянное и раздавленное немецкими танками, много сдалось в плен, а остальные, в очень скором времени, были расформированы и распределены по регулярным частям красной армии. Блеф с «народным ополчением», стоивший сотни тысяч жизней, также бесславно провалился, как провалилось знаменитое «народное финское правительство», созданное во время войны с Финляндией.

Числившийся в запасе красной армии, как специалист с использованием в военное время по профессии, я спокойно ожидал своей судьбы.

Скоро выяснилось, что Институт, в котором я работал, собирается эвакуироваться на Урал и директор предложил мне выехать вместе с Институтом. В этом направлении им были предприняты соответствующие шаги, поданы в военное ведомство списки людей и.т. д.

24 июля, мне, из конторы домового управления, принесли повестку о явке в районный военный комиссариат. В этот же день многие из друзей и знакомых получили аналогичные повестки.

25 июля я пришел в комиссариат. В нем была масса людей. Вызывали по фамилиям. Когда вызвали меня, я вошел в комнату и увидел, что в ней сидит молодой человек лет 25-ти, в полувоенной форме «а ля Сталин». Задав несколько незначительных вопросов о возрасте, роде занятий и т. д. и осведомившись нет ли у меня родственников заграницей, он написал на моей карточке — «подготовить для фронта». На мой вопрос, что это практически означает и на мои слова, что я сейчас уже забронирован за Институтом и собираюсь эвакуироваться с ним, он ответил, что это не его дело, «потом там разберутся», а он дает свое заключение для особой комиссии при городском военном комиссариате.

Получив от него особый пропуск для выхода из помещения военного комиссариата, я вышел на улицу.

Два слова о пропусках «на выход». Эта мера еще раз красноречиво свидетельствует о военном «энтузиазме» призывников, о котором так много писали советская печать. Когда вас вызывали в военный комиссариат то вы могли беспрепятственно войти в него. Но выйти вы могли только по пропуску, который вам выдавало лицо, беседовавшее с вами. Без пропуска часовой, стоящий у выхода, вас не пропустит. Это, нововведение военного времени было создано по тем простым причинам, что многие придя по вызову в комиссариат и установив на месте чем «пахнет» этот вызов, преспокойно сбегали. Зная, что районные комиссариаты набирают, согласно заданию, определенное количество людей, он являлись «потом», когда нужда в них в данный момент миновала, ссылаясь, что были в отъезде, работали на окопах и т. д., почему и не могли явиться в время. Иные даже высказывали свои сожаления, что не смогли в этот раз вовремя явиться «на призыв горячо любимой родины».

Некоторые исчезали вообще и, надо сказать, что их в этот период военной суматохи, особенно никто не искал. Находились ловкачи, которые вдруг потом выплывали где-нибудь в дальних сибирских городах на хороших местах, имея специальные брони, обеспечивающие их от случайностей призыва. В этом глубоком тылу они прекрасно чувствовали себя всю войну. Будучи в то время недостаточно искушен в этих «тонкостях», проведя все лучшие годы жизни за научной работой и никогда не сталкиваясь с красной армией (за исключением общей для всех окончивших высшие учебные заведения — допризывной подготовки), я все же решил, после комиссариата, справиться в Институте и поговорить с его директором, имевшим крупный вес в правящих партийно-бюрократических кругах. Рассказав ему о моем вызове, я выразил полное недоумение по поводу того, что же мне делать и какие «профилактические» меры должны быть приняты мною. Директор сказал мне, что этот вызов — результат неразберихи, что я забронирован за Институтом и на этом основании имею право послать всех к «чертовой бабушке».

— Не тратьте времени зря на это дело — уверял он меня. — Я им покажу, где раки зимуют, если они попробуют вас тронуть Кто же на кафедре тогда останется? А от меня, видите ли, требуют, несмотря на военное время, нормальной подготовки кадров. Если получите еще повестку, то позвоните сразу ко мне, — сказал он, прощаясь со мной.

Прошло несколько дней. В три часа ночи, 3-го августа раздался звонок. Я открыл дверь. На пороге стоял дежурный дворник и неизвестный мне военный, который под расписку дал мне новую повестку, приглашавшую меня явиться в городской военный комиссариат в 9 час. утра. Повестки разносились ночью, чтобы наверняка застать людей дома.

Рано утром я позвонил по телефону директору Института; его жена любезно мне ответила, что он сегодня утром вылетел на аэроплане в Москву по специальному вызову из соответствующего министерства (тогда еще — народного комиссариата). Потерпев неудачу, я позднее позвонил его заместителю. Того не оказалось, ни дома, ни в Институте. Создалось «угрожающее» положение. Не пойти, по совету директора, я не мог, ибо меня представитель комиссариата застал дома и найти законный повод для неявки и оформить ее — уже не было времени.

Без официальной санкции Института и вмешательства дирекции, не идти было нельзя. Я избрал самый нормальный путь, который был бы наиболее естественен для всех людей, если они имеют дело тоже с нормальными людьми. Я решил пойти и объяснить создавшееся положение, полагая, что действия военных чиновников в СССР подчинены хотя бы до известной степени логике и здравому смыслу. Но я ошибся. В военном комиссариате, как всегда, было много народа. Выяснить зачем меня вызвали мне не удалось. Сдав свою повестку, я стал ждать. Скоро меня позвали…