Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

Водку я все равно выпил, но мочу задержал. Утром, часов в восемь, едва удерживаясь от «протекания», я сел в такси и примчался к Альфу. На каждом ухабе, не в силах удержать, часть мочи я все-таки терял. Сдерживаясь из последних сил, я поднялся-таки к Альфу и позвонил в квартиру. Дверь мне открыли, но к своему ужасу, я увидел в коридоре очередь из трех человек. Понимая, что не удержу своей ноши, я попросил доложить, что пришел больной с переполненным мочевым пузырем.

Альф принял меня без очереди. Подвел к умывальнику и приказал наполнить по очереди три пробирки — в начале, в середине, и в конце процесса. Кажется, до этого он сделал мне массаж предстательной железы, надев резиновый напаличник и приговаривая: «Это моя работа!».

Альф выписал мне направление в лабораторию (которая почему-то оказалась на первом этаже прямо в доме, где жил доктор), сослепу переходя ручкой с бланка на клеенчатую скатерть стола. А я в это время поинтересовался, почему он просит больных помочиться в умывальник, хотя рядом стоял унитаз.

— Ты что, с деревни приехал? — Альф даже оторвался от писанины, — где ты видел, чтобы мужики в унитаз писали? Если есть умывальник, то мужик, если, конечно, он не дурной, всегда писает туда. Во-первых, не обмочит все вокруг, а во-вторых, тут же подмоется, не отходя от «кассы»!

Альф вручил мне три пробирки, направление, взял деньги (не помню уже сколько, но немного), и сказал:

— Если все в порядке — иди домой и впредь веди себя умнее, если нет — зайдешь ко мне снова!

Ёжась от стыда, я понес пробирки в лабораторию. Подойдя к окошечку, я не обнаружил там приемщицы, и робко, жалобным голосом попросил позвать ее.

— Маня, тебя тут опять сифилитик от Альфа спрашивает! — с нескрываемым презрением прокричала, кажется, уборщица.

Не торопясь и изобразив губами «куриную гузку», Маня брезгливо приняла у меня пробирки и направление.

— Завтра зайдите за результатом! — бросила она мне, и уже обращаясь к товаркам, продолжила — этот Альф совсем ослеп от старости — гляди, как он заполнил направление!

Весь день я нервничал, даже пошли в кино, чтобы отвлечься, а вечером зашли к дяде. Я рассказал ему о том, какова жизнь в Тольятти, как там хорошо и перспективно. Чувствуя, что я привираю, дядя ворчливо спросил, ужалив меня в самое сердце:

— Следующим, какой город будет — может Сыктывкар?

Утром я, дрожа от нетерпения, зашел в лабораторию и назвал свою фамилию, прибавив: «от Альфа».

Маня вынесла результат анализа и передала бумажку мне в руки, как мне показалось, с уважением:

— Гонококков не обнаружено! — доброжелательно сказала она. Я бережно принял от нее бумажку, вежливо поблагодарил, и, выпячивая грудь от гордости, вышел из лаборатории.

— А ну, попробуйте назвать меня сифилитиком, и узнаете, что я еще и мастер спорта по штанге! — бросал я немой вызов прохожим, но они бежали по своим делам, не обращая на меня никакого внимания. Справку же я заботливо сложил в паспорт, чтобы не потерять.

Вечером того же дня мы выехали в Тбилиси. А, уже подъезжая туда, мы были поражены, как видами из окон, так и разговорами, что в Восточной Грузии небывалые морозы. Ночью было 22 градуса, такого не помнит никто! В городе, где преимущественно печное отопление, а топлива-то и в помине нет! Это вам не Шахты, где уголь рассыпан по улицам, а в домах все равно мороз!

Электропровода, не рассчитанные на такие морозы, порвались от перенатяжения. Вода в трубах замерзла и разорвала их. Дома температура в комнатах — минус 5 градусов!

Я сбегал в керосиновую лавку и принес два бидона керосина. Достали из подвала старую печку-«буржуйку», вывели трубу в вентиляционный люк, и топили «буржуйку» керосином, сидя все время перед печкой и заливая туда керосин кружкой по мере выгорания. Детей отправили к родителям жены — у них был собственный дом на окраине Тбилиси, с печью и дровами.

Днем я все-таки сбегал к Трили на прием.

— Ра гатсухебс, бичо? («Что беспокоит, мальчик?») — псевдоласково спросил он меня при встрече.

Я рассказал, что, приехав в Тбилиси на несколько дней, не мог не нанести визита вежливости своему учителю…

Трили без интереса выслушал меня, задал для приличия еще пару вопросов бытового плана, спросил про погоду в Тольятти. Я, не без ехидства, отвечал, что погода и температура там — такие же, как сейчас в Тбилиси. Но в домах почему-то тепло и идет горячая вода.

Так мы расстались и больше не виделись. Потом я узнал, что как Трили рассчитывал, так и вышло. На очередных выборах его забаллотировали в вице-президенты, и он, как и предполагал, вернулся в институт директором. «Малахольный» Самсончик получил пинок под зад, Авель остался заместителем директора. Умер Тициан Тицианович вовремя, не дожив до войны, разрушения экономики и науки Грузии.

Пару слов о моем приятеле Маникашвили. После того, как его уволили уже из Комитета по науке, он опять запил и загулял. Вот тут-то сбылась вторая часть моего проклятья, которое слышали десятки людей. Первая его часть, если помните, состояла в том, что Геракла выгонят с работы через три месяца после моего ухода из института — и это сбылось даже на десять дней раньше предсказанного. Вторая же часть заключалась в том, что Геракл должен «потерять» один глаз после того, как его выгонят с работы.

И вот, в пьяной драке во время загула, Геракл и «потерял» один глаз. Ну, не в буквальном смысле слова «потерял» — выпал он, скажем так, сам собой из глазницы, и поминай, как звали, а выбили ему его приятели-драчуны. Пришлось вставлять стеклянный. Научный коллектив НИИММПМ был в шоке — проклятия опального абхаза сбываются, надо спасать Геракла — бывший «свой», все-таки!

И вот несколько человек из института приезжают в Тольятти (это уже поздней весной 1968 года). Находят меня в Политехническом и зовут выпить — давно, мол, не виделись, приехали, дескать, по делам на строящийся завод и нашли тебя. А выражения лиц у всех — странные. Ну, пошел я с ними в гостиницу, выпили немного, а они как хором вскричат:

— Слуши, прасти Геракли, сними с него твои проклиати!

И рассказали о последовательном исполнении проклятий. Я пытаюсь все обратить в шутку — не выходит: «сними, да сними с него проклиати!».

Ну, тогда я, как бы всерьез, сделав страшное лицо и подняв руку вверх, провозгласил: «Снимаю мое проклятие! Больше Геракла не будут выгонять с работы, если только не на пенсию, и больше не будет он «терять» своего, уже единственного глаза!».

Компания осталась довольной, и мы, выпив еще, расстались.

И, надо бы сказать о последней моей встрече с Гераклом, которая состоялась в середине 80-х годов в Сухуми.

Я каждое лето навещал свою маму, которая в 80-х годах переехала жить в Сухуми. Помню, я очень тосковал и скучал в этом городе. Приятелей у меня там не было, подруг тоже. Вот и бродил вечерами по набережной Руставели, бесцельно рассматривая прохожих. И вдруг среди толпы я замечаю моего «заклятого друга» Геракла. Весь седой, обрюзгший пожилой человек, но как я могу забыть его — он мой благодетель — из-за него я так удачно уехал из Грузии.