Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
- Название:Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики краткое содержание
Этот роман — откровенная правда о необыкновенных приключениях известного российского ученого и изобретателя. Жизнь этого человека удивительным образом прошла через калейдоскоп исторических эпох. Детство с унижениями, издевательствами, а затем и местью за это; позже — спорт, секс, браки и разводы, обильные возлияния, встречи со знаменитостями, любовные истории. Наука и мистика, загадочные происшествия, розыгрыши и авантюры, наконец, просто хулиганства — ничто не было чуждо нашему герою. Это и многое другое настолько круто замешано в одном человеке, что на его примере можно составить обобщенный портрет целого поколения, активно влияющего на современную жизнь. И еще — прочтя этот роман, вы с удивлением узнаете, сколько неожиданных "скелетов в шкафах" может тайно храниться у ваших вполне добропорядочных и респектабельных знакомых.
Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Я помню «дедушку Дмитрия», когда он по утрам вставал с постели и, надев пижаму, выходил со своей любимой палкой на застекленную веранду, где мы обычно обедали. Эта веранда играла роль холла, где кто-нибудь постоянно находился. Усы у деда утром хаотично торчали в разные стороны, и если он был в плохом настроении, то громко говорил: «Кхм!» и, палкой или ногами, расталкивал стулья, попадающиеся на его пути. Он шел к своему любимому плетеному креслу на открытой части веранды, где виноградник особенно густо обвивал перила, и казалось, что кресло подвешено на виноградной лозе. Там, в этом кресле, дед сидел часами.
Если же настроение деда с утра было хорошим, то он, проходя по веранде, затягивал абхазскую песню:
— «Оу райда, сиуа райда, оу!» — и так далее, или другую:
— «Оре раша, раша орера, оу!» — с соответствующим продолжением (если, конечно, я правильно передал эти звуки в русской транскрипции).
Или, указывая на сливочное масло, которое обычно стояло в масленке на холодильнике, спрашивал бабушку:
— Леля, это масло или сало?
— Масло, Дыма, масло! — начиная сердиться, отвечала бабушка. Она звук «и» произносила твердо, и получалось что-то вроде: «Дыма».
— А где сало? — тем же тоном спрашивал дедушка.
— Нэту у нас сала, Дыма, нэту! — заводилась бабушка.
— Кхм! — произносил дед и шел дальше.
Эти вопросы я слышал каждый день. Видимо, дедушка их задавал автоматически, думая совершенно о другом. А если он видел на веранде меня, то заходил, с его точки зрения, незаметно сбоку, и быстро ухватывал меня за шею крючковатой рукояткой своей палки. Затем притягивал меня этим «крючком» к себе и, делая страшные глаза, произносил армянские слова: «Инч хабарес? Глхт котрац!» (Искаженно по-армянски: «В чем дело? Голову разбил!»). Мне кажется, что он и не вникал в суть произносимого. Ему или нравилась, или, может, его раздражала сама музыка этих фраз; согласитесь, она необычна!
Утром каждый день приходила медсестра делать ему укол инсулина. Он очень неохотно соглашался на укол, постоянно повторяя: «Кхм!». А если было больно, то громко причитал: «Ай-яй-яй, ай-яй-яй!».
Дед очень не любил своей диабетической диеты, и когда представлялась возможность, хватал запрещенный ему продукт, допустим, соленый огурец, и пытался улизнуть от бабушки, по дороге съедая этот огурец.
Однажды я увидел деда, когда ему впервые показали электрическую бритву. Он, сидя за столом перед зеркалом, долго рассматривал ее, то включая, то выключая и приговаривал: «Придумают же такое, надо же!».
Обеды в доме готовились или на дровяной печке или на электроплитке. Газа, разумеется, не было и в помине. И вот электроплитка как-то раз перегорает. В сороковых-пятидесятых годах спирали у плиток были открытыми, их свободно можно было вынимать. Перегоревшую плитку обычно выбрасывали и покупали новую. Починять их никто не умел. А я взял и соединил концы перегоревшей спирали, еще и, как следует, укоротив ее. Спираль, естественно, накалилась на славу. И вот я слышу как-то вечером разговор деда с бабушкой.
— Леля, ты знаешь наш Нурик — гений!
— Почему, Дыма?
— Плитка сгорела, а он починил ее так, что она теперь огнем горит! Ты понимаешь, Леля, на фабрике не могли так сделать, а ребенок починил — и огнем горит!
Моей маме дедушка на полном серьезе рассказывал, что воробей, который сейчас сидит на ветке — это его знакомый воробей.
— Ты понимаешь, Марго, я поехал отдыхать в Кисловодск, гляжу, а мой воробей за мной прилетел и сидит на ветке возле меня!
Мама, конечно же, соглашались с ним, и ахала от удивления.
Я помню деда на праздновании его юбилея в Тбилиси в 1954 году, когда ему исполнилось 80 лет. Чествование происходило в театре Руставели — главном театре Тбилиси. Один из докладчиков, как и все, поздравил деда с юбилеем, а потом и говорит:
— Дмитрий Иосифович, вам уже 80 лет, а вы все работаете и работаете! Пожалейте себя, отдохните, поживите в свое удовольствие!
Как только дед услышал эти слова, то тут же без спроса и регламента, вышел из президиума на трибуну к микрофону и громко сказал:
— Кхм! Если вы услышите, что Гулиа перестал работать, то знайте, что Гулиа умер! Не прекращу я работать, и не уговаривайте! — он гневно стучал палкой по полу, и стук этот громоподобно усиливался микрофоном.
Мы часто путешествовали на автомобиле по Абхазии с дедом, тетей Татьяной (Татусей), и моим двоюродным братом Димой, который младше меня на 4 года. Дедушка знал много абхазских легенд, притч, поверий и т. д.
Проезжая как-то по шоссе между Гудаутами и Гагрой, он обратил внимание на плоский камень-островок, находящийся довольно далеко от берега. Каждая волна покрывала этот камень водой, и затем, когда она отходила, камень снова обнажался. Таким образом, камень этот, как бы, то тонул, то выплывал. Этот камень-остров имел свое название по-абхазски, что-то вроде «Камень Ахыц» (опять я могу ошибаться в транскрипции!). И дедушка сказал, что есть в Абхазии проклятие (а там любят проклинаться, мамалыгой их не корми!), которое переводится на русский язык так: «Чтобы тебе оказаться на камне Ахыц!» То есть, чтобы тебе постоянно тонуть и выплывать!
Какие-то легенды постоянно повторяют экскурсоводы по Абхазии, эти легенды уже успели набить оскомину. Например, про озеро Рица: что горы вокруг озера — это братья, сама Рица — сестра, а река Юпшара (страшная река в страшном ущелье, избави Бог даже во сне увидеть!) — это разбойник, который похитил Рицу. Но нужна богатая фантазия, чтобы эти все метаморфозы представить себе. А про камень Ахыц никто из экскурсоводов не рассказывает — а холодок по коже проходит. Не дай Бог очутиться на этом камне зимой, да еще не умея плавать! Б-р-р!
Или, проезжая мимо какого-то селения, дедушка улыбнулся и рассказал (рассказ в моем изложении):
«В этом селении была корчма. Мой отец Урыс однажды остановился здесь, и у него ночью украли коня. Утром он созывает хозяев корчмы и заявляет им: «Или верните мне коня, или я сделаю то, что сделал мой отец Тыкуа, когда тридцать лет назад, в этой же корчме у него тоже украли коня!» Что такого ужасного сделал Тыкуа, он не говорит, но клянется-божится, что непременно сделает это. И как на грех, никто из стариков не помнит, чтобы тридцать лет назад на корчму обрушились какие-нибудь страшные несчастья. Но любопытство взяло верх над природной кавказской клейптофилией (не ищите в словарях, это слово я только что придумал — «любовь к воровству» по-гречески!) и ему вернули коня. Но вежливо попросили рассказать-таки, что же сделал его отец, дед Дмитрия — Тыкуа, когда у него тридцать лет назад в этой корчме украли коня.
— А ничего особенного, — ответил Урыс, вскакивая на своего коня, — просто взвалил седло себе на шею и ушел пешком!
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: