Майя Бессараб - Лев Ландау

Возмущению Петра Леонидовича не было границ. Оно сквозит в каждой строчке письма, написанного им грозному правителю страны.

«П.Л. Капица — И.В. Сталину

28 апреля 1938

Товарищ Сталин.

Сегодня утром арестовали научного сотрудника института Л.Д. Ландау. Несмотря на свои двадцать девять лет, он вместе с Фоком — самые крупные физики-теоретики у нас в Союзе. Его работы по магнетизму и по квантовой теории часто цитируются как в нашей, так и в заграничной научной литературе. Только в прошлом году он опубликовал одну замечательную работу, где первый указал на новый источник энергии звездного лучеиспускания. Этой работой дается возможное решение: «Почему энергия Солнца и звезд не уменьшается заметно со временем и до сих пор не истощилась». Большое будущее этих идей Ландау признает Бор и другие ведущие ученые. Нет сомнения, что утрата Ландау как ученого для нашего института, как и для советской, так и для мировой науки, не пройдет незаметно и будет сильно чувствоваться. Конечно, ученость и талантливость, как бы велики они ни были, не дают право человеку нарушать законы своей страны, и, если Ландау виноват, он должен ответить. Но я очень прошу Вас, ввиду его исключительной талантливости, дать соответствующие указания, чтобы к его делу отнеслись очень внимательно. Также, мне кажется, следует учесть характер Ландау, который, попросту говоря, скверный. Он задира и забияка, любит искать у других ошибки и, когда находит их, в особенности у важных старцев вроде наших академиков, то начинает непочтительно дразнить. Этим он нажил много врагов.

У нас в институте с ним было нелегко, хотя он поддавался уговорам и становился лучше. Я прощал ему его выходки ввиду его исключительной даровитости. Но, при всех своих недостатках в характере, мне очень трудно поверить, чтобы Ландау был способен на что-то нечестное.

Ландау молод, ему представляется еще многое сделать в науке. Никто, как другой ученый, написать об этом не может, поэтому я и пишу Вам.

П. Капица».

Однако это прекрасное письмо не возымело никакого действия. Тогда Капица решил известить об опасности, нависшей над Ландау, зарубежных физиков.

«Н. Бор — И.В. Сталину

Институт теоретической физики при Копенгагенском университете.

23 сентября 1938 года И. Сталину — Секретарю Коммунистической партии Советского Союза.

Москва

Только чувство благодарности за деятельное и плодотворное сотрудничество, в котором мне посчастливилось состоять в течение многих лет с учеными Советского Союза, и глубокое впечатление, полученное мною при неоднократных посещениях СССР от того, с каким воодушевлением и успехами ведется и поощряется там научно-исследовательская работа, — побуждает меня обратить Ваше внимание на дело одного из значительнейших физиков молодого поколения, а именно на дело профессора Л.Д. Ландау из института по изучению физических проблем при советской Академии наук.

Профессор Ландау, в сущности, завоевал себе признание научного мира не только за ряд весьма значительных вкладов в атомную физику. Благодаря своему плодотворному влиянию на молодых ученых он решающим образом способствовал также основанию в СССР школы теоретической физики, откуда вышли незаменимые работники для грандиозных научно-экспериментальных исследований, производящихся теперь в новых, великолепно оборудованных лабораториях во всех частях СССР.

В течение многих лет я имел огромное удовольствие поддерживать с профессором Ландау весьма близкую связь и регулярно вести переписку по научным проблемам, глубоко интересовавшим нас обоих. Однако, к моему глубокому огорчению, я не получил ответа на мои последние письма, и, насколько мне известно, никто из других многочисленных физиков, с особым интересом следящих за его работой, не получал от него известий. Я пытался также наладить с профессором Ландау связь, сделав запрос через советскую Академию наук, членом которой я имею честь состоять; однако полученный мною от президента Академии наук ответ не содержал никаких сведений относительно местопребывания или судьбы профессора Ландау.

Я этим глубоко огорчен, в особенности в связи с тем, что до меня недавно дошли слухи об аресте профессора Ландау. Я все же продолжаю надеяться, что эти слухи не имеют основания; если же профессор Ландау действительно арестован, то я убежден в том, что здесь идет речь о прискорбном недоразумении; ибо я не могу себе представить, чтобы профессор Ландау, который целиком посвятил себя научно-исследовательской работе и искренность которого я высоко ценю, мог совершить нечто такое, что оправдывало бы арест.

Ввиду огромного значения этого обстоятельства как для науки в СССР, так и для международного научного сотрудничества, я обращаюсь к Вам с настоятельной просьбой о назначении расследования об участи профессора Ландау с тем, чтобы в случае, если здесь действительно имеет место недоразумение, этот необычайно одаренный и успешно работающий ученый снова имел бы возможность принимать участие в весьма важной для прогресса человечества научно-исследовательской работе.

Н. Бор, профессор Копенгагенского университета».

Кто-то, не назвавшись, позвонил в Ленинград родителям Ландау и рассказал об аресте. В Москву приехала старшая сестра Льва Софья, но, разумеется, она ничем не могла помочь брату. Знакомые избегали ее. Единственный человек, который не боялся говорить с ней обо всем случившемся, был Петр Леонидович. Соня приходила к Капице и его жене, и они как могли утешали ее.

Побывала Соня и в издательстве, где должна была выйти первая книга Ландау, написанная в соавторстве с Леонидом Пятигорским еще в Харькове.

Здесь ей показали новый титульный лист «Механики»: на нем значился только один автор — Л. Пятигорский. Имени Ландау не было, оно было снято как имя «врага народа».

Перед отъездом домой Соня еще раз зашла к Капицам, и Петр Леонидович заверил ее, что он сделает все для освобождения ее брата. Свое слово он сдержал.

Мать Льва Давидовича регулярно посылала ему небольшие суммы. У него было с собой немного денег, он покупал в тюремном ларьке леденцы. Уже после освобождения выяснилось, что переводов из дома он не получал. Стали наводить справки. Вскоре какой-то сотрудник НКВД прислал Любови Вениаминовне все посланные ею деньги. По-видимому, он надеялся, что арестованный из тюрьмы не выйдет.

Ландау находился в камере, где было человек шестьдесят. Часто после допросов арестованных приводили в камеру в полубессознательном состоянии. Ландау всегда боялся боли, вид избитых людей приводил его в ужас.

Много лет спустя я спросила у Ландау, что с ним делали в тюрьме.

— Водили на допросы, — ответил он. — По ночам.