Эрвин Полле - Четыре жизни. 3. Производственник

Пакет медалей я передал Гетманцеву, как он их вручал делегатам, не знаю. Мелкий в истории комбината факт показывает сложность, мягко говоря, взаимоотношений областного партийного руководства с дирекцией строящегося гиганта.

В течение 2–3 лет тысячи памятных медалей в разных вариантах выпущены на литьевых машинах, обеспечены все интересующиеся работники комбината и многочисленные гости.

Я же храню ту самую единственную медаль из первого томского полипропилена, вызвавшую раздражение итальянских участников пробного пуска. Смотрю сегодня на довольно хорошо сохранившуюся (прессовали в спешке, без стабилизатора) медаль и в памяти выплывает история, история комбината, партийно-хозяйственные отношения, подвиг тружеников и победа, глупость человеческая…. Почему эта медаль не в музее ТНХК? Хочется думать о забывчивости…

Итак, в феврале руководители Томской области доложили 26-му съезду КПСС о пуске завода полипропилена. Каждый делегат вёз в Москву горсть гранул и памятную медаль. Мало кому в СМИ было интересно, что опробована только часть технологического оборудования, катализаторы и порошок полипропилена привезены из Гурьева.

Февральская эйфория прошла, а где же товарный продукт? На завершение монтажных и проведение пуско-наладочных работ собраны мощные силы, причём не только из Томска, но и министерские резервы. Регулярные штабы интенсифицировали работу и подняли уровень участников до первых руководителей подразделений. Кстати, термин и система проведения штабов изобретёны, по-видимому, в ведомстве Берия, генподрядчик строительства комбината — военизированное управление «Химстрой» министерства среднего машиностроения. Если на стадии строительства штабы возглавляли руководители управления Пронягин, Асаинов, Сперанский, то в описываемый период официальным руководителем назначен главный инженер комбината Набоких, штаб стал называться пусковой комиссией. 30–40 руководителей эксплуатации и многочисленных подрядных организаций отчитывались ежедневно о проделанной работе и возникающих проблемах. Записывались поручения, сроки исполнения жёстко контролировались. Комиссия начинала работать в 11 часов в одном корпусе, к 12 передислоцировалась в другой, к 13 — в третий, соответственно менялась часть участников. Трижды в неделю пусковую комиссию посещали «большие люди» — областные партийные руководители.

Ответственный за ТНХК — секретарь обкома Бортников, вместе с ним Поморов (зав. отделом химии) и Малик (зав. отделом строительства). Когда они шли втроём из корпуса в корпус (Бортников, крупный степенный мужчина, в середине), то по меткой оценке руководителя ленинградской пусконаладки Фадина очень напоминали знаменитую гайдаевскую троицу (Трус, Балбес и Бывалый). Да и на самих штабах только один много говорил, опять вспоминается Трус в исполнении Вицина, Бортников и Малик глубокомысленно молчали. Объективно, иногда партийный десант пользу приносил, дисциплинируя своим присутствием поведение подрядчиков, административно не подчиняющихся руководству комбината.

Пусковые комиссии проходили в режиме жёсткого прессинга на конкретных руководителей, помню, как потерял сознание при типичной «накачке» начальник цеха полимеризации Рыбаков. Изредка происходили и забавные истории.

Однажды энергичный начальник цеха катализаторов (в составе три исключительно пожаро-взрывоопасных отделения) Марейчев был «прижат» комиссией за какие-то недоработки. Тот не нашёл ничего лучше, чем представить в качестве причины неверность анализов. Для не химиков поясню, что ссылаться на качество анализов — традиционная забава производственников, не способных своевременно определить нарушения в технологическом процессе. Обычно на пусковой комиссии к лаборатории претензий не было, я сидел, помалкивал, а тут взорвался: «Какие ё… мать анализы?» И дальше матом. Марейчев не мог рот закрыть от неожиданности, раздался дикий хохот присутствующих, включая Набоких и партийных бонз. Инцидент исчерпан. Участники разошлись в хорошем настроении.

Не ожидали, думаю, партийные руководители, что появившийся на комбинате из учебно-научной среды интеллигентный начальник центральной лаборатории способен так публично материться, отстаивая престиж возглавляемой службы. Уверен, сеанс матотерапии в производственной сфере бывает полезен.

В июле 1981 г. на стройплощадке нефтехимического комбината появился министр химической промышленности В.В.Листов. Где товарный полипропилен? Поступила срочная команда Гетманцева запустить один лифт. Почему мне? Поясню.

Центральная лаборатория по проекту занимала две трети многофункционального корпуса, связанного закрытыми переходами с основными цехами завода полипропилена, 6 разновысоких этажей + технический этаж (высота не меньше 9-этажного жилого дома), три лифта. Гетманцев на несколько лет, пока не построен административный корпус, превратил часть лабораторных помещений верхнего этажа в кабинеты дирекции. Директор, главный инженер — крепкие мужики 45 лет, комбинатская элита ещё моложе, но вот руководители строительства открыто матерились по поводу Гетманцева, устроившего кабинеты на 6-м этаже, так как запуск лифтов по разным причинам постоянно отодвигался. Когда за год до Листова на стройке появился престарелый министр среднего машиностроения Славский (подчинённое ему управление «Химстрой» — генподрядчик), назначенный командовать атомной промышленностью ещё Сталиным, то строители поставили наружный пристенный лифт и подняли Ефима Павловича на крышу корпуса. Кстати, мне пришлось проводить пешком десятки, может сотни экскурсий обозрения стройплощадки на смотровую площадку корпуса.

Самая пожаро-взрывоопасная часть центральной лаборатории (пробная полимеризация, определение активности катализатора) по нормам техники безопасности располагалась на 6-м этаже, образцы для испытаний готовились на первом, физико-механические испытания проводились на 2-м, химический анализ на 4–5 этажах. Итальянский шеф лаборатории Ребонато, человек ответственный, высококвалифицированный, носился между 1-м и 6-м этажами, просил включить лифты и не понимал, причём тут Госгортехнадзор, когда люди работают.

Листов, человек не старый, но с большим животом, по-видимому, давно отвык своими ногами высоко подниматься. Лифт запустили. Ребонато открыто, с характерной энергичной жестикуляцией, возмущался: «У нас в Италии так не делают! Министра за это снимают!»

Смешно и грустно, лифт проработал часа 4, непосредственно после спуска министра с Гетманцевым в столовую на 1-м этаже при подъёме лифт застрял, мой механик сумел освободить людей через час, одному из 4 пассажиров (солдату) стало плохо. А если бы такое произошло с министром?