Эрвин Полле - Четыре жизни. 1. Ученик

Семейная жизнь Тронова всегда вызывала пересуды. Борис Владимирович не был ни бабником, ни пробойным человеком. Его добротой и поглощённостью в собственные мысли постоянно пользовались недобросовестные люди. Женился Борис Владимирович в 40-летнем возрасте на 20-летней сотруднице научной библиотеки ТГУ («адская смесь» различных кровей). Через какое-то время жена бросила Бориса Владимировича и ушла к другому профессору (его дочь и была на ужине), предварительно она жила одновременно с обоими до вмешательства заботящейся о нравственности общественности и парткома, затем бросила в Новосибирске второго профессора и с чистейшим простолюдином переехала в Тюмень. А добрейший Борис Владимирович остался жить один со своим внешне очень похожим сыном, который генетически от матери получил мощный негативный заряд. Первый ребёнок (неофициально) появился от пионервожатой, когда Андрей учился в 9-м классе. Перспективы служебного роста Андрея в Томске были весьма ограничены, осведомлённая научная «публика» терпеть его не могла, но Андрею, сыну крупного учёного, никак нельзя без диссертации. Казалось бы, что плохого в профессиональных династиях, но в учёном мире эта практика порочна в принципе (не случайно, именно в интеллектуальной среде популярна поговорка «на детях природа отдыхает»), по пальцам можно пересчитать отпрысков крупных учёных, достигших или превзошедших отца в научной сфере.

В 1960 г. Борис Владимирович ради карьеры сына (+ обещания, связанные с республиканской академией наук) переезжает в Киргизский университет. Андрей оформлен ассистентом, будучи руководителем группы студентов на сельхозработах, соблазнил первокурсницу Мукараму. Её родственники подняли скандал, старшие братья обещали убить Андрея. Он бежит с Мукарамой в Казань к знаменитому академику Камаю (ученик Бориса Владимировича). После серии переговоров в Казани и Томске, Борис Владимирович вернулся в Томск заведовать кафедрой органической химии ТГУ.

И вот эпопея с переездом в Барнаул. Хорошо видно, Борис Владимирович не желает уезжать из Томска. Андрей же долго и обстоятельно выяснял моё мнение относительно руководства АПИ и действующих фигурах ХТФ. Естественно, я был очень заинтересован в переезде профессора. Несколько дней поработал в университетской библиотеке, побродил по родной кафедре и факультету. Все, с кем удалось пообщаться, отрицали возможность уезда Тронова. Не дождавшись письменного ответа ректору АПИ, уехал с обещанием Андрея подготовить письмо в ближайшее время. Вернулся в Барнаул уверенный, что Тронов вот-вот переедет, своё мнение изложил ректору, но прошло ещё несколько месяцев ожидания. Мне достоверно неизвестно, кого в Томске шантажировал Андрей уездом профессора, добиваясь особых льгот лично для себя, но сам факт не вызывает сомнения. Переезд состоялся весной 1965 г., помогал разгружать контейнера, запомнил тяжесть старинного рояля, по крышке которого любил бегать внук Алишер.

Жизнь била ключом и до приезда Тронова. Появился друг, которого я считаю лучшим в моей жизни. Взаимное интеллектуальное и эмоциональное воздействия поразительны. Аникеев Валентин Семёнович (02.04.1940 г. — 21.02.1992 г.). Физик-теоретик из Москвы после окончания МГУ и химик-практик из Томска фактически одновременно в 1964 г. прибыли в молодой Алтайский политехнический институт. Образовалась удивительная пара, которая часами могла обсуждать любые проблемы: от научных до спортивных, от политических до рыбацких и охотничьих… Наш специфический жаргон поражал окружающих и студентов, привлекая внимания к сути излагаемого предмета. Прошло более 40 лет, остатки «разговорных изысков» научной молодости удивляют даже мою нынешнюю жену Тамару.

На институтской кафедре физики Валентин на голову выше всех профессионально, но до заведования его не допускали. Внешний вид: никакой спортивности, небольшая голова, лысоват, нос чуть-чуть крючком, очки в позолоченной оправе. Заметен интеллект, естественно, тому, у кого есть что-то в собственной «коробке». Я не случайно упомянул форму носа. Читатель может подумать, что намекаю на еврейское происхождение Валентина, отнюдь, и если доля соответствующей крови присутствовала, то не от родителей, а от прошлых поколений (мне приходилось в Москве бывать в квартире родной тётки Валентина, типичной русачки). Одно из любимых развлечений — игра в карты «под интерес», а в качестве «интереса» выступал нос (денег на забаву не было). Нередко мне приходилось бить, у Валентина где-то к десятому удару постоянно на кончике носа выступала капля крови. Вынуждены были «жестокие» стимулы отменить. А играли мы с ним преимущественно в «дурака» вдвоём, очень даже интеллектуальная игра, в сериях из 10, 20 партий случайный выигрыш практически исключён. Публика со стороны не могла понять, почему два «умника» занимаются ерундой. Впрочем, не так давно узнал, что «дурак вдвоём» — распространённое развлечение крупнейших шахматистов, в частности Анатолий Карпов даже участвует в чемпионатах по этому виду карточных игр.

Мы общались с Валентином практически ежедневно и не по одному разу весь период моей жизни в Барнауле. Рядом жили всего 4 года, но затем много раз встречались на Всесоюзных конференциях в Риге, Каунасе, сразу и не вспомнишь, где. Валентин находил общий язык с моими жёнами Ниной и Надей, неоднократно бывал у нас в Томске.

Мы с ним были отличной научной парой, но в разговорчивости — антиподы. Валентин любил поговорить (только в подпитии я его перебарывал), брался объяснять любую проблему сразу, а я его своим скепсисом придерживал. Вспоминая наши взаимоотношения, так и видишь картину Перова «Охотники на привале», где Валентин увлечённый рассказчик, а я чешу затылок. Не помню случая взаимных обид. Совместно опубликовали более десятка научных статей, которые стали частью моей диссертации.

Валентин активно сотрудничал и с другими химиками, имел внушительный перечень совместных научных работ. Свою диссертацию Валентин защищал лет через пять после меня, автореферат состоял из нескольких страниц с малопонятным текстом и списком работ из десятка наименований без соавторов. В своём отзыве в Учёный Совет по защите я отметил важную роль Аникеева в совместной деятельности с химиками. Ясная голова физика-теоретика нередко подсказывала химикам правильное направление исследований (бывали и ошибочные предсказания, но это наука!). В учёном мире Томска я, мотаясь по делам своей диссертации, сделал Аникееву большую рекламу. Томск в научном плане, конечно, не Москва, но и не Барнаул. Через некоторое время Аникеев зачастил в Томск, в 80-е много раз останавливался в моей квартире (типичная картина — я, жаворонок, уже сплю, а Валентин с Надей на кухне часами курят и беседуют «за жизнь»). В конце 70-х, начале 80-х поддерживал Аникеева финансово, несколько лет оплачивал из средств ТНХК его хоздоговорную работу. Работники ВУЗов знают, каких трудов стоило выбить на промышленном предприятии хоздоговор.