Виталий Никольский - ГРУ в годы великой отечественной войны. Герои невидимого фронта

Забавный инцидент произошел с нами на фашинг (мясоед) в 1949 году, когда меня и Тимохина группа подвыпивших молодчиков, возвращавшихся с бала, приняла за англичан. Мы шли по Кернтнерштрассе, и Сергей произнес какую-то фразу на английском языке. Проходившие мимо австрийские молодые люди подошли к нам и на ломаном английском языке пригласили зайти с ними в «Максим». Мы согласились, и через несколько минут в уютном зале Тимохин уже вдохновенно врал о том, что мы недавно приехали в английскую зону из Лондона.

Он говорил по-английски, я переводил на плохой немецкий. Эффект был полный. После импровизации о послевоенном положении в Англии, которая была принята за чистую монету с учетом состояния наших партнеров, мы попросили их рассказать нам про их житье-бытье. Полился поток жалоб на азиатов — русских. К нашему удивлению, австрийцы вспомнили все случаи бесчинств, когда-либо совершавшихся нашими солдатами в Вене и других городах зоны, они их преувеличивали даже по сравнению с тем, что писала по этому поводу реакционная пресса. По их рассказам явствовало, что они живут чуть ли не при татарском иге. Наши солдаты рисовались как банда насильников, воров, грабителей. А ведь наши собеседники были простыми служащими и мелкими торговцами. Наши попытки заступиться за русских как за бывших союзников встретили бурю возмущенных возгласов: «Вы не знаете этих злодеев, это выродки» и пр. Наконец нам надоело слушать эту пьяную болтовню, и я спокойно заявил: «Спасибо, друзья, за откровенность, а ведь мы с товарищем — русские». Фраза произвела впечатление разорвавшейся бомбы, и буквально через минуту ни одного из наших «друзей» в зале не осталось. Они буквально выскочили из ресторана, на бегу расплачиваясь с кельнером. Когда на вопрос последнего: «Что произошло с господами?» — мы рассказали ему причину бегства гостей, он от души смеялся и в утешение нам сказал, что если бы мы были в английской зоне, то там австрийцы ругали бы нам, русским, англичан не в меньшей мере. Оккупация начинала надоедать вне зависимости от того, кто ее осуществлял.

В последующем, когда мне пришлось быть в западных зонах оккупации, я понял, что кельнер был прав. В Зальцбурге американцев ненавидели и считали, что они ведут себя значительно хуже русских. В Клагенфурте полагали, что наиболее галантная форма оккупации во французской зоне, и не терпели англичан, а в Тироле весьма нелестно отзывались о французах. В одном австрийцы были единодушны — это в необходимости вывода всех оккупационных войск.

Только коммунистические организации в советской зоне понимали, что после вывода наших войск они потеряют и моральную, и экономическую поддержку, но, зная общее настроение народа, и они вынуждены были выступать за быстрейшее заключение государственного договора.

Характерно, что из общей массы австрийского населения наиболее лояльно к русским относились пожилые люди. Из мужчин некоторые были в плену в царской России, участвовали в революционных боях, позже многие принимали участие в шуцбундовском восстании, воевали в Испании. Последние две категории австрийцев находились до окончания войны в эмиграции. Это был наш актив, на который при более умелой работе мы могли бы опираться в большей мере, чем это делалось. К сожалению, он использовался очень слабо.

Молодежь 18–25 лет, отравленная ядом нацистской пропаганды, относилась к нам неблагожелательно, всемерно поддерживала антисоветскую пропаганду, идущую с Запада и инспирируемую нашими врагами в советской зоне.

Из числа уже пожилых людей запомнился бургомистр Медлинга подполковник австро-венгерской армии Игльседер. Это был тип австрийского патриота, добросовестного служаки. Он не скрывал, что работает уже в период оккупации над восстановлением австрийской армии в ведомстве Графа, которое в ту пору существовало полулегально. Он ездил в Швейцарию знакомиться со структурой милиционной армии с целью перенять опыт швейцарцев и, возможно, перенести его на австрийскую почву. Мы с ним были хорошо знакомы, и некоторыми своими соображениями он делился со мной. Так, после поездки в Швейцарию он прямо заявил: «Нет, швейцарская милиционная система не для нас. Слишком много нужно доверять своему народу, чтобы выдать ему в постоянное пользование массу разнообразного оружия. У нас сразу этим воспользуются коммунисты, и в стране начнется анархия. Мы создадим маленькую, но кадровую армию».

Игльседер познакомил меня с надворным советником (генерал-майором) Регеле, работавшим в то время начальником военного архива, и я получил через него разрешение работать с архивными материалами, имевшими более чем пятидесятилетнюю давность. В архиве я особенно близко сошелся с начальником отделения хранения документов В.Н. Это был майор вермахта. В период войны в Италии он потерял ногу и с тех пор осел на спокойной должности в архиве. С его помощью мне удалось получить фотокопии всех документов Суворова об италийском походе. Эти материалы были посланы в Москву и в последующем опубликованы в наших изданиях.

От своих друзей архивариусов я узнал, что в Австрии в архив сдаются не только документы, ставшие уже историей, а и один экземпляр любого государственного или военного акта тотчас же после его подписания соответствующим начальником.

Иногда неопытностью наших людей пользовались уголовные элементы. Служащий — австриец, работавший во второй комендатуре Вены, поехал однажды с комендантом по району. У одного дома он упросил коменданта остановиться и подождать его 5-10 минут с тем, чтобы он мог проведать больного брата, проживающего в этом доме, и затем продолжать совместно объезд района. Понятно, что никакого брата у австрийца в том доме не было. Он зашел к известному ему ростовщику и заявил ему, что советский комендант, ожидающий внизу в автомашине, требует ссудить ему без процентов на 3 недели 20 000 шиллингов и уполномочил его, служащего комендатуры, получить эти деньги и написать соответствующую расписку. Без особого энтузиазма ростовщик все же выдал деньги. Когда мошенник вышел из дома, то хозяин имел возможность убедиться, что он действительно сел в автомобиль комендатуры рядом с советским офицером. Через 3 недели, совершив ряд удачных спекуляций, аферист вернул деньги ростовщику, чем убедил последнего, что комендант лишает его не всей суммы, чего он опасался, а лишь процентов с нее, с чем можно было, скрепя сердце, смириться и не портить с оккупационными властями отношений.

Через несколько месяцев операция повторилась, но заем коменданту уже возрос до 50 000. Деньги опять были возвращены точно в срок, хотя и более продолжительный, чем первый. Предприимчивый жулик, от имени коменданта, в течение года «доил» ростовщика, пока наконец его операция не сорвалась. В указанный в расписке срок он не смог вернуть деньги, на этот раз весьма крупную сумму. Испуганный ростовщик пошел на личный прием к господину коменданту. Здесь выяснился подлог, но преступник уже успел скрыться в Западную Германию.