Сигизмунд Дичбалис - Зигзаги судьбы

Лежал я на спине и смотрел на пикирующие бомбардировщики с ненавистной свастикой по бокам. Можно высчитать угол падения бомбы, и, если по твоим расчётам, «вот эта может приземлиться близко», даже перекатиться или попробовать перебежать чуть в сторону. Ну, это, конечно, личная теория, а не по военному уставу.

Вот так оно и было, но не совсем! Чудовище в воздухе пикировало прямо на меня! Я смотрел на приближающее рыло «Штукаса» и вместо перебежки на другое место, просто «прилип» спиной к земле и затаил дыхание.

Ужасный взрыв, земля как бы сдвинулась подо мной, и в ушах зазвенело. Следующие бомбы падали за домом, у стены которого я лежал.

Через минуту или две, смахнув землю с лица и открыв глаза, я увидел, что лежу под куском стали, который врезался в стенку дома, а мои портянки на обеих голенях перерезаны и подпалены. Осколок бомбы срикошетил от большого плуга, стоявшего недалеко, и аккуратно проскользнул через обе мои ноги, застряв в стене. Сняв портянки, я обнаружил только по порезу кожи на каждой ноге. Кости были не тронуты! Повезло!

«Штукасы» улетели, и я пошёл искать шофёра и машину. В трубе его не было. Дальше по дороге слышался стон. Наверное, раненый! Подойдя ближе, я увидел лежащего поперек канавы уже немолодого красноармейца. Думая помочь, я нагнулся и увидел его развороченную спину. Я застыл на месте, не зная, что делать. Как его перевязать, если у тебя в карманах только один бинт и всё остальное в грязи, а у него не осталось на спине ни кожи, ни рёбер. Он даже не стонал, а просто воздух выходил из его продырявленных лёгких. Я побежал искать шофёра. Найдя его у машины, вернулись мы назад к раненому. Но это был уже не раненый, а мёртвый! Шофёр поискал в карманах его документы; не найдя ничего, мы положили труп вдоль канавы и, засыпав беднягу землей, воткнули ломаную ветку с рогаткой. На ней мы укрепили его пилотку.

По разрытой бомбёжкой дороге, с тяжёлым сердцем и натянутыми нервами, поехали мы дальше. Благо, наш грузовик не пострадал…

Посвящается памяти того, кто в его последние дни наказал нам:

«Если кто выживет, пусть расскажет о нас правду…»

Уважаемые читатели!

То, что изложено во 2-й части настоящей книги, не содержит каких-либо нравоучений. Я просто рассказываю о том, что произошло со мной, рассказываю без прикрас, преувеличений или искажений фактов. Я пытаюсь описать их со всеми подробностями, которые более полувека удалось сохранить в своей памяти.

Прошу не винить меня за некоторые неточности в датах, названиях мест и именах. Эти неточности были допущены с намерением сохранить инкогнито участников тех событий — некоторые из них еще, может быть, живы.

В редком лесу, вокруг поляны, стояли машины медсанбата, к ним мы присоединились ещё вчера вечером. Наш грузовик стоял под высокой сосной недалеко от дороги, с которой мы свернули, доехав уже в темноте до этой санитарной части. Поднимался туман. То там, то здесь из палаток выходили, съёжившись, люди с полотенцами в руках и исчезали за построенным на скорую руку, из хвойного молодняка, забором, окружавшим полевые туалеты и умывальники.

Разбудив водителя, я вылез из кабины, чтобы размять затекшие от неудобного положения ноги. Заметив, что с дороги, а, следовательно, и с воздуха, наш грузовик легко заметить, я начал маскировать его ветками. Через четверть часа только тщательный взгляд смог бы отличить от окружавшей зелёной хвои наш транспорт, служивший нам также и спальней, и складом провианта, состоявшего из двух ящиков сгущённого молока. Мы подобрали их вчера под Новгородом, проезжая там после бомбёжки города немцами. Мы, благодаря судьбу за такое везение, вскрыли банки штыком и утолили чувство голода, высасывая густую сладкую смесь через штыковые прорезы. Но после повторения процедуры через пару часов, мы стали жалеть, что вместо сгущёнки нам в руки не попала буханка хлеба.

Вот и сейчас наши глаза завистливо смотрели на замечательные, светло-коричневые сухари в руках проходившей мимо сестры медсанбата.

— Девушка! — услышал я не совсем строевое обращение шофёра-запасника из-за моей спины. — Тебе сладенького охота?

В ответ на брошенный в его направлении сердитый взгляд он поскорее добавил:

— Нет, правда, у нас есть сгущёнка, а вот хлебушка нету, так вот, можем и поменяться.

В результате через пять минут мы жевали размоченные сухари, за которые мы с удовольствием вручили сестре две банки сгущёнки, от одного вида которой нам становилось тошно.

Ну, зачем мы ей это молоко предложили?! Уже прошло столько лет — более полувека, а всё ещё мне больно вспоминать ту сделку. Эта сгущёнка, должно быть, понравилась то ли ей, то ли её друзьям, так как в обеденный час она опять подошла к нашей машине, но на этот раз — с косынкой, наполненной не только сухарями, а и такими яствами, как свежий чёрный хлеб и вобла. Шофёр, хозяин нашего продовольствия, ушёл в штаб медсанбата и мог вернуться каждую минуту. Я предложил сестре залезть в кабинку и подождать его.

Буквально в тот самый момент завыл сигнал воздушной тревоги. С чистой совестью, зная, что машина хорошо замаскирована, мы продолжали сидеть, болтая на разные темы. Вдруг один за другим завыли пикирующие «Штукасы», и земля затряслась от взрывов. Инстинктивно каждый из нас выскочил из кабины, стремясь прижаться к земле под укрытие кузова. Взрывы раздавались со всех сторон, и с душой в пятках я почувствовал, как наш грузовик вздрогнул, словно от удара. «Вот это было близко», — подумал я и под рёв удаляющихся моторов поднял голову. Готовый ко второму налёту я вскочил и заглянул по ту сторону машины, чтобы проверить ветки, маскировавшие борта грузовика. О, Боже! Перед моими глазами была сестра, не помню уже, как её звали, как бы приколотая к ободу колеса длинным осколком разорвавшейся вблизи бомбы. Не соображая, что делаю, я ухватился за этот осколок, стараясь освободить тело бедной девушки, нашедшей такую ужасную кончину, но только обжёг себе ладони о горячее железо. Обернувшись, я увидел несколько лиц, застывших в ужасе от раскрывшейся пред ними картины. Как в трансе, с чувством полной беспомощности, я отошёл… Забыть ту сцену невозможно…

Оставшись без машины, нам не осталось ничего другого, как искать нашу часть пешком, что затруднялось несоответствием путёвки, выданной на машину, на шофёра и связного. Её выдали нам в штабе дивизии ещё на финском фронте для переброски инвентаря дивизиона на Ленинградский фронт. Отремонтировать грузовик нам не удалось, так как это была не армейская машина, а мобилизованная ещё в первые дни войны гражданская. Частей в медсанбате не было даже для ремонта своих повреждённых единиц техники.