Пит Шоттон - Джон Леннон в моей жизни

«Ну и что же случилось на сей раз?» — сардонически ухмыльнулся м-р Побджой.

«Мы зашли в «конфетницу» перед уроком, сэр, — ответил Джон, как всегда, проявивший красноречие первым, — и не знали, что уже опаздываем…»

Директор повернулся к нам спиной и решал нашу судьбу, а Джон воспользовался этим и передразнил кислую мину Пучеглаза. Я, как всегда, не смог удержаться и захихикал.

М-р Побджой мгновенно повернулся к нам. «А ну, тихо, вы двое!» — шикнул он. Сидя за своим столом, он зловеще постукивал по пачке бумаг деревянной линейкой и наконец вынес приговор едва слышной фразой: «Идите домой».

Мы не поверили своим ушам: «Идите домой?! — повторили мы, словно эхо. — Что это значит, сэр?»

«Я сказал: «Идите домой». Уж, конечно, вы знаете английский настолько, чтобы понять, что это значит. Ведь мы с вами не тратим здесь времени попусту, не так ли? А?» — и м-р Побджой взметнул брови дугой, придавая выразительности своему ироническому вопросу.

«Конечно нет, сэр, — не подумав сказали мы. — Мы знаем, что означает «идите домой», сэр, но…»

«Вот и идите домой!» — отрезал он. — Вы оба мне надоели. И пока я не пошлю за вами, чтоб и ноги вашей в школе не было.»

Мы с Джоном онемели. Это было временное исключение из школы — неслыханная в Куари Бэнк мера наказания. Словно мы совершили фундаментальное преступление, были разоблачены и соответственно наказаны.

Я поплелся за Джоном на игровую площадку и мы вместе побрели через поле к укрытию для велосипедов.

«Ё… ужас, — завывал я, садясь на мой «велик», — что же я скажу своим ё… родителям?!»

«А х… его знает, — буркнул Джон, запрыгивая на своего «Рэлей Лентона». — А вот что я скажу моей ё… Мими? Ответь мне, какую х… мне теперь ей навешать?!»

«Но ты понимаешь, что за х… с нами приключилась или нет?» — спросил я, медленно катясь вперед. Джон, описывая вокруг меня искусную восьмерку, вдруг разразился хохотом. «Да, Пит, нас турнули.» Этот новый леннонизм был произнесен с преувеличенным французским акцентом.

Тут мы поравнялись с учителем по богословию, очень высоким преподавателем по имени м-р Макдермот, и он потребовал объяснить, почему мы едем на велосипедах из школы в такое раннее время.

Джон притормозил: «Нас только что турнули».

«Объясни, ради Бога, о чем ты говоришь, Леннон? — недоверчиво сказал м-р Макдермот. — Вас турнули? Что это значит?»

После того, как я объяснил, что к чему, м-р Макдермот зашагал прочь, покачивая головой и полушепотом повторяя «Турнули… турнули…»

И все же, несмотря на этот смешной момент, наше настроение было очень кислым. Мы не слышали, чтобы из Куари Бэнк кого-то когда-нибудь изгоняли, тем более за такой пустяковый проступок. Даже м-р Макдермот явно почувствовал, что мера наказания не соответствует тяжести преступления.

Мы решили ничего не говорить родителям и примерно с неделю продолжали уезжать из дома в обычное время. Но отправлялись не в школу, а в Аллертон, где проводили весь день с мамой Джона.

Когда Джону было около тринадцати лет, он начал тайно бывать в доме Джулии. Казалось, что после неожиданной смерти дяди Джорджа в 1953 году, его интерес к родной матери возобновился. Хотя внешне страдания Джона были малозаметны, потеря своего ближайшего старшего наперсника, несомненно, создала вакуум в его жизни. Поэтому с этого времени его отношения с Джулией начали улучшаться.

Джон рассказывал мне о своей маме в самых восторженных выражениях, описывая ее как духовно очень близкую ему. Но даже после этого, когда Джон в первый раз предложил мне съездить с ним в Аллертон, я не ожидал, что нас встретит громкий девичий смех стройной миловидной женщины, танцевавшей у дверей с парой старых шерстяных панталон на голове.

Когда Джон представил меня, она быстро подошла ко мне и протянула свою руку: «Ах, так ты и есть Пит! Джон так много рассказывал о тебе!» Чуть не оторвав при пожатии мою протянутую руку, Джулия начала поглаживать меня по бедрам: «Ух ты, какие у тебя стройные бедрышки», — захихикала она.

Наслаждаясь неожиданными ласками этой удивительно юной леди, я никак не мог сопоставить ее с обычными представлениями о родителях. Через несколько минут за импровизированным пиршеством из пирожных и кока-колы, она задала вопрос, от которого я потерял дар речи: почему мы не в школе. Честное признание Джона в прогуливании уроков вызвало еще один взрыв смеха. «Просто здорово увидеть вас вместе, — весело сказала она. — Незачем волноваться о школе и вообще незачем волноваться. Все и так будет прекрасно.»

Как я вскоре понял, роль, которую Джулия играла в жизни Джона, скорее подходила для молодой тетушки, во всем ему потакающей, чем для ответственного родителя, а Мими тем временем фактически продолжала выполнять обязанности его матери. Несомненно, их обмен ролями был для Джона источником нескончаемой путаницы, особенно когда он пытался относиться к этому спокойно.

Меня сразу поразила близость жизненной позиции Джулии и Джона. «Живите настоящим, а об остальном не думайте», — говорила она нам, плавно размахивая пылевыбивалкой, с таким видом, будто это была волшебная палочка. Ее чувство юмора до мелочей походило на чувство юмора у Джона. Она, например, иногда одевала очки без линз и, разговаривая с соседями или почтальоном, негалантно просовывала палец через несуществующее стекло и потирала глаз.

Кроме того, Джулия поощряла увлечение Джона музыкой. Она любила перебирать струны своего старого банджо, а делая какую-нибудь работу по хозяйству или приготавливая нам чай, почти все время пела. Большую часть времени у нее мы слушали пластинки из ее большой коллекции. В те времена у очень немногих ливерпульцев вообще были проигрыватели (у Мими и моих родителей их не было) и меня тогда очень впечатлил тот факт, что у Джулии и ее любовника Бобби Дукинса буквально в каждом углу квартиры было по колонке.

За время наших регулярных визитов к ней, мы с Джоном установили дружеские отношения со спивающимся официантом и другом Джулии, который не был против того, что мы звали его «Дергун» (у него был нервный тик лица). Щедрость Дергуна бывала настолько велика, что он часто разрешал нам сделать по счастливому «нырку» в аквариум с золотыми рыбками, где он хранил свои чаевые. В итоге, покидая Аллертон, мы, помимо всего прочего, обычно имели в кармане еще и кучу мелких монет. Естественно, мы очень любили Дергуна.

В течение нескольких лет учебы в Куари Бэнк, дом Джулии оставался нашим самым надежным убежищем, если настроение у нас было таким, словно мы сразу «проскочили» на несколько классов вперед. Надежно спрятавшись у нее, мы могли не беспокоиться за вопросы взрослых о том, почему мы не в школе. Кроме того, мы чувствовали, что Джулия всегда очень рада нам и даже не помышляет сообщать о наших прогулах школьной администрации и даже своей сестре Мими. Естественно, Джон предпочитал такую расслабляющую атмосферу жесткому режиму своей тети и вскоре стал оставаться там ночевать, что часто приводило к страшным скандалам с Мими. Иногда он просто ставил тетушку в известность, что «ушел добра искать».