Тони О'Нил - Генерал «красной армии»

Но меня было не остановить, ведь другой жизни я не знал. Игра с «Челси» на выезде — и я вновь вел за собой «фирму», чтобы сразиться с их хвалеными «хэдхантерами» [216]. На этот раз сотни и сотни наших выходили из метро на станции «Эрлз Корт», двигались дальше через какие-то проходные дворы и наконец оказывались на Кингс-роуд. В этом и заключался весь смысл: проникнуть в самый центр вражеской территории, избежав встречи с копами, и вступить в бой с противником.

Наш клич при переходе в атаку всегда был один: «Война!» Он начинал звучать, когда мы двигались обычным шагом, потом усиливался по мере ускорения движения и наконец доходил просто до ужасающего рева к тому моменту, когда мы достигали «Конца Света» [217], где находились пабы фанатов «Челси». Никто из них даже высунуться не смел, в то время как мы перебегали от одного заведения к другому, разбивая стекла. Вся Кингс-роуд оказывалась нашей.

Учитывая общую ситуацию в то время, моя деятельность не могла продолжаться долго, и в апреле 1986 года меня арестовали во время выезда к «шпорам». Наше противостояние значительно усилилось после трагедии на станции метро «Севен Систерз», и после игры мы огромным мобом маршировали по Севен-Систерз-роуд. Фанаты «Тоттенхэма» все-таки рискнули напасть на нас, после чего стычки каждый раз возобновлялись с новой силой. Когда мы дошли до метро, они предприняли последнюю атаку. Я оказался в самом центре драки, мы успешно отбились, но копы уже показывали на меня пальцем, словно подтверждая то, что я висел на крючке у лондонской полиции.

Вместе со мной находился паренек по имени Джейсон. Я вывел его из толпы, и мы отошли подальше от нашей главной «фирмы». Через некоторое время копы загнали «Юнайтед» на станцию метро. Стоя на платформе, мы посмеивались над соперником. Когда показался поезд, я заметил копов, подобравшихся ко мне совсем близко. Почувствовав неладное, я отодвинулся от остальных, притворяясь, что никого из них не знаю и вступать в разговоры ни с кем не собираюсь. Однако копы по-прежнему не спускали с меня глаз и в конце концов вцепились мертвой хваткой.

В полицейском участке рядом со мной сидел Джимми О’Нил, однофамилец, лондонец, «кокни ред» и один из наших «основных». Когда копы начали допрос, я назвался именем брата, тоже Джимми О’Нила. Надеялся посеять зерна сомнения и путаницы, и до поры до времени мне это удавалось, пока придурок Нев Питт, мелкий воришка из моего квартала, не влетел в здание участка, пьяный в дугу и не стал орать: «Привет, Тони, ты что здесь делаешь?» Я взглядом дал ему понять, чтобы он заткнул свою пасть, и в итоге был выпущен под залог как Джимми О’Нил.

Когда я был вызван в суд, мне выделили общественного адвоката, настоящего идиота, который не верил ни единому моему слову, хотя, по правде говоря, я действительно врал. В суде копы заявили, что я вел за собой весь моб и дрался на Севен-Систерз-роуд без передышки, но в их показаниях присутствовали некоторые несоответствия. Они пытались представить дело так, будто бы гнались за мной на станции метро, что было ложью, потому что они арестовали меня, когда все давно успокоилось.

Во время судебного разбирательства они задействовали огромную папку с обвинениями против Джимми О’Нила, то есть использовали дело того самого лондонского парня, который сидел тогда в участке. На каждой странице там красовались всевозможные тяжкие телесные повреждения и бог знает что еще. Я назвал суду свое имя-Тони О’Нил, и сослался на путаницу, возникшую из-за существования однофамильца. По идее, ситуация могла сработать в мою пользу, однако копы хорошо знали, что я врал. Да и сам я знал, что врал. И мой адвокат тоже. И суд, и все на свете. Единственная причина, по которой мне почти удалось выкарабкаться, — арест самого Джимми О’Нила, но он меня так и не спас. Коп врал свое, я — свое, и судей все это так достало, что они за полминуты отдали свое предпочтение вранью копа, у которого это получилось лучше, и влепили мне четыре месяца тюрьмы. Газеты назвали осужденного «отъявленным футбольным хулиганом и бизнесменом».

Меня заперли в Пентонвилле [218] — самой грязной и вонючей тюрьме, в которую только можно было попасть. Сплошные бомжи, нищие и бродяги. Я укрывался одеялом, под которым они раньше спали. Прачечная отсутствовала. Меня там совсем не знали и потому называли просто манком. В плане общения и проведения свободного времени не было места хуже.

Через два дня после того, как я загремел, произошел инцидент с «Вест-Хэмом» на пароме. Полагаю, мне повезло: я отсиживал свои четыре, но если бы оказался на том пароме, то получил бы все десять! Ведь драка с моим участием могла увенчаться другим результатом.

Пока я сидел в тюрьме, так называемая «полицейская футбольная разведка» в Манчестере стала забрасывать меня письмами, где сообщалось, что я должен был являться и отмечаться у них в те дни, когда играла сборная Англии. В случае неявки меня должны были арестовать. Моя женушка ответила им весьма саркастично, поинтересовавшись, можно ли предоставлять мне выходной день, чтобы я мог посещать участок. «А еще мой муж интересуется: не могли бы вы прислать ему какую-нибудь квитанцию о возмещении убытков, потому что там, где он сейчас находится, он зарабатывает 1 фунт 40 пенсов в день. И еще: нет ли у вас бесплатного железнодорожного билета. Напомню, на всякий случай, что именно ваша “футбольная разведка” посадила его в тюрьму». Они даже не знали, где я нахожусь. Блестяще!

Принимавший участие в моем задержании коп подошел ко мне 10 лет спустя, когда мы играли на «Уэмбли» с «Челси» в финале Кубка Англии.

— Привет, Тони! — спросил он. — Как дела?

— Я в порядке. А ты кто?

— Мы арестовали тебя в день матча с «Тоттенхэмом».

— Вот гребаный ублюдок! Повязал, да еще на суде врал не краснея, падла.

Коп подмигнул мне и отвалил. Они все еще следили за мной!

Выйдя на волю, я сразу обратил внимание на кое-какие зловещие предзнаменования. Копы в Манчестере похвалялись тем, что «Олд Траффорд» стал одним из самых тщательно охраняемых, а потому безопасных стадионов в стране. Шеф полиции Артур Роберте заявил, что «Олд Траффорд» во многих отношениях стал моделью для рекомендаций, которые появились в «Отчете Поплуэлла» [219], последовавшем за «Эйзелем», Бирмингемом и Брэдфордом. Они установили линию камер наружного наблюдения по всему стадиону и на подходах к нему, и общая информация стекалась в комнату контроля. Сделано это было не только в целях предотвращения беспорядков, но и для сбора сведений, проводимого специальными структурами. Правительство запретило продажу алкоголя на территории спортивных арен, за исключением ресторанов. Одновременно была развернута широкая дискуссия о введении именных пропусков. Кроме того, на «Олд Траффорде» появился «хуливэн» — микроавтобус для слежения за публикой. Однако все эти меры ни к чему не привели.