Леонид Горянов - Новеллы о вратаре

Одним словом, его игровой авторитет, его влияние на настроение своей и соперничающей команд не имели себе равных в истории нашего футбола. И попутно вот что скажу вам от себя: конечно, футбол и арифметика в принципе несовместимы, но все-таки хочется утвердить такую мысль — в тех главных победах, которые в его время (а теперь их, к сожалению, просто нет) одерживали московское «Динамо» и сборная страны, всегда семьдесят — семьдесят пять процентов успеха следовало отнести на счет Яшина. Таково мое твердое мнение, и в нем меня никто не переубедит.

Есть у Левы еще одно выдающееся, на мой взгляд, качество в игре, о котором почему-то говорят редко: он никогда не свалит вину за свою ошибку на другого, ни за что и никогда в угоду публике не кивнет на защитника, не замашет на него руками — дескать, куда, мол, ты смотрел?! Нет, каждый гол он берет на себя. Как говорят, один лишь бог знает, какой чудесный климат создает такое поведение игрока в команде, какую уверенность, спокойствие вселяет в ее линию обороны!

Кстати, тут мы уже подошли к грани, где его спортивные качества вплотную смыкаются с гражданскими, человеческими. В коллективе Леву с первых дней и по сегодняшний уважают за добрый, отзывчивый характер. У него просто нет и, по-моему, не может быть врагов так же, как для него не существует знаменитых и незнаменитых игроков — все равны в едином и славном футбольном братстве. За каждого он готов встать горой, пойти и требовать, если что-нибудь очень нужно товарищу.

Но можно с нашего вратаря, с коммуниста Яшина брать пример и того, как не следует путать спортивное братство с панибратством, с замазыванием ошибок, со всепрощением.

Кто не помнит тяжелых неудач московского «Динамо» в шестидесятом и особенно в шестьдесят первом году. Многое объясняли болезнями, но, честно говоря, больше всего вредили коллективу нарушители дисциплины.

Нужен был очень прямой, принципиальный разговор. И начал его ни кто иной, как Лев Яшин. Тяжело было ему — и сейчас не скрывает,— ибо речь шла о самых близких товарищах, о Федосове, Шаповалове. С Федосовым они были друзьями семь лет, вместе ездили на рыбалку, восхищались удачным клевом, варили уху, вели неторопливые беседы… Но эти люди вредили команде, вредили футболу, и Лева, не задумываясь, первый предложил:

— Отчислить!

Ни один советский футболист за всю уж не такую короткую историю советского спорта не добивался таких успехов и наград, как Яшин. Он первым из вратарей континента был признан в 1963 году лучшим футболистом Европы — имя, которое уже само по себе дает пропуск в «спортивное бессмертие». В Лондоне организационный комитет следующего, мексиканского, турнира торжественно провозгласил его лучшим вратарем чемпионата мира 1966 года… Да разве все перечислишь? Да я и не собираюсь ничего этого делать. Достигнув такого признания и славы, он остается скромным, простым, обыкновенным человеком. Ни зазнайства, ни высокомерия. Он продолжает сердечно дружить с теми, с кем начинал когда-то сражаться, кто уже оставил команду — с Женей Шатровым, Георгием Рябовым и многими другими.

Вот разговорился, и не могу, как видите, остановиться. Так у меня всегда бывает, когда беседа заходит о Яшине. Боюсь, как бы чего не пропустить, не забыть сказать о нем людям. Коммунист. Отлично закончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС. Прекрасный семьянин. Человек, безгранично влюбленный в природу, в рыбную ловлю, в сказочность русского леса…

Но все это «земные» его черты, а к торжеству, к величию, к славе его поднял спорт, которому он служит верно и честно.

Я хочу поделиться с читателями некоторыми, если так можно выразиться, «профессиональными секретами».

Каждый раз, когда начинаешь очередную книгу, всегда тебя вдруг одолевает какой-то необъяснимый, но тяжелый страх: кажется, что у тебя совершенно нет материала для задуманного и выстраданного произведения, что ты взялся за непосильный труд и ни за что не сможешь «дотянуть до конца».

Но вот проходят долгие месяцы напряженной работы, и тебя охватывает настоящий ужас уже оттого, что ты не вместил в отведенные тебе издательством рамки и десятой доли того, что хотел и должен был бы вместить.

Так бывает всегда, так вышло и сейчас. Я достиг границы книги, а на столе еще ворох неиспользованных писем и записей. Вот несколько страничек машинописного текста от Флориана Альберта — лучшего футболиста Европы 1967 года, а рядом такое же послание от его друга и соратника по сборной Венгрии Ференца Бене. Оба они с одинаковой страстью «жалуются» на Яшина за то, что сорвал их честолюбивые планы на чемпионате мира в Англии. Вот восторженный гимн нашему вратарю, «пропетый» одним из крупнейших специалистов мирового футбола Рудольфом Вытлачилом. В огромном синем конверте лежит журнал «Франс футбол» и короткое, редкое по теплоте послание от Раймона Копа: «Напишите в вашей книге, что вся футбольная Франция боготворит легендарного Яшина». А рядом — уже давно расшифрованная запись беседы с Гансом Мюллером, который, наряду со всем остальным, сказал мне:

— Нападающие подобны коллекционерам. У меня дома есть целая портретная галерея лучших вратарей мира и на обороте каждой фотографии цифры, обозначающие, сколько раз мне повезло в дуэлях с ними. У Яшина был ноль. Я приехал на прощальный матч, втайне страстно надеясь «размочить» его, но ваш непробиваемый голкипер не дал мне этой возможности!

Письма. Стенограммы. Блокноты, вдоль и поперек испещренные записями… Что же выбрать из всего этого многообразия для достойного финала, венчающего книгу? Какими словами завершить поэму о великом вратаре, сочиненную его друзьями и соперниками?

Внезапно на глаза попадается пачка тетрадных листочков, исписанных мелким, далеко не всегда разборчивым почерком заслуженного мастера спорта Владимира Юрзинова. Это его литературный труд, его выстраданный в ледовых сражениях очерк о товарище по клубу и сборной Виталии Давыдове. В этом рассказе о ледовом рыцаре есть и необыкновенные слова, относящиеся к моему герою. И нет, по-моему, ничего лучше их, правдивее их и важнее их. Впрочем, судите сами.

«…Мы привыкли видеть, например, Яшина — блестящего и неповторимого — в Лондоне на матче сборных Англии и мира,— достающего из девятки мертвый мяч, и мы мало знаем другого Яшина.

Яшин поразил меня. Осенью мы часто готовимся к очередному сезону вместе с футболистами. Иногда они нам завидуют: играть им трудно в эту пору — грязь, слякоть, порой и снег.

Но игра все-таки игра. Еще сложней и тягостней на таком поле — тренировка. Свистит, пронизывает до костей ветер. Он срывает брызги с луж и колет ими, как иглами, лицо. Почва теряет упругость, скользит по грязи нога, тяжелеет, становится свинцовым и неуклюжим мяч. И вы, словно мяч, сразу оказываетесь в грязи. Мерзко. Противно. Неуютно.