Леонид Горянов - Новеллы о вратаре

Молодость есть молодость. Наши соперники начали игру с задором, с огоньком, но опытная наша оборона отбила несколько острых атак, и все мы очень искусно стали сбивать темп и постепенно перевели состязание в выгодное для нас русло.

И вот мы все чаще и чаще подходим к воротам «красных» (по жребию они надели такие футболки). Наконец, следует неожиданный отрыв Карцева, и этот форвард, перед которым буквально дрожали лучшие вратари, своим сильнейшим, резким ударом посылает мяч в верхний угол. «Гол!» — пронеслось в сознании. Но к моему и, конечно же, всеобщему изумлению Лева, угадавший направление полета мяча, в четком броске перевел его на угловой.

Что ж, бывает. Мы продолжали спокойно разыгрывать комбинации, выводя на свободные места наших признанных бомбардиров. Однако все их удары Яшин отражал, а острые передачи перехватывал на выходах.

— Что это «журавль» разыгрался? — спросил кто-то не без злости в раздевалке.— Еще глядишь, чего доброго, и не пробьешь его…

Мы, действительно, не смогли в тот день пробить ворота молодых и проиграли 0:1. Я, знавший Яшина уже несколько лет и твердо веривший в его талантливость, не представлял себе, что он может так сыграть. В том матче он обогнал самого себя на несколько лет вперед и показал класс игры, к которому пришел много позже. Он играл вдохновенно, словно желая доказать всем, что от него можно ожидать в будущем.

В раздевалке я подошел к нему его поздравить:

— Ну, Лева, свидетельствую во весь голос: ты, брат, рожден для футбола. И только для него!

В тот же день я сказал Михаилу Иосифовичу:

— Бери его по-настоящему в команду мастеров. Не ошибешься!

Прошел год, может быть, два, и он твердо утвердился в ее основном составе.

Весной 1945 года, где-то на подступах к Праге, я получил письмо от старого фронтового товарища, тяжело раненного на Висле и отправленного в тыл, гвардии капитана, мастера спорта Андрея Ведерникова. Письмо это хранится у меня до сих пор, и я часто цитирую его. Вот и сейчас хочу привести из него небольшой, но очень любопытный отрывок:

«…Теперь о делах футбольных. Они, видимо, не очень «дойдут» до тебя в той сутолоке и боевой суете, что происходит сейчас. Но ведь все-таки «не войной единой» занят человек.

Так вот, недавно поковылял я на своих костылях в Химки. Смотрел товарищеский матч «Динамо» — «Торпедо». Впечатление такое, будто войны не было, будто она, проклятая, не унесла среди других жертв и сотен прекрасных футболистов: играют здорово. Может быть, даже лучше, чем в сороковом.

Особенно понравился мне динамовский вратарь. Он хоть и пропустил три мяча (0:3 — мы проиграли), но стоял великолепно. Знаешь, я такого еще и не видел. Среднего роста (примерно, с Ивана Станкевича, помнишь?), коренастый, с чуть выступающей вперед челюстью, он сначала не производит особого впечатления. Но в игре, скажу тебе, неповторим. Мертвая хватка, отличный прыжок и прямо-таки непостижимая реакция. Не человек, а тигр…»

Так, далеко от Москвы, в боевых порядках наступающих советских войск впервые я услышал эту кличку применительно к Алексею Хомичу — кличку, которую несколько месяцев спустя присвоила ему футбольная Англия, назвавшая нашего соотечественника одним из лучших вратарей мира.

Хоть я не люблю, когда знаменитых спортсменов наделяют сенсационными кличками, но прозвище «Тигр», мне кажется, очень шло к Алексею Хомичу, точно передавало своеобразие этого спортсмена; его недюжинную силу, чувствовавшуюся в каждом движении, особую настороженность, готовность в любую минуту к прыжку, к броску за мячом.

Алексей Хомич принадлежит к тому поколению советских спортсменов, чьи лучшие годы «украла» война. В сороковом году он показал отличную игру на зеленых полях, а в сорок первом, как и тысячи его сверстников, был призван в армию и нес вахту в наших частях, находившихся на охране важнейших боевых коммуникаций. В свободное время здесь часто играли в футбол. И Алексей, стараясь участвовать во всех тренировках и соревнованиях, поддерживал всячески свою спортивную форму.

Вероятно, это помогло ему весной сорок пятого быстро «вписаться» в команду мастеров прославленного московского «Динамо». А осенью того же года родина футбола Англия назвала его чудо-вратарем.

Когда пришла пора расстаться с вратарской должностью, он не оставил зеленое поле, а лишь чуть переместился на нем. Раньше мы его привыкли видеть в воротах, теперь он оказался за ними, с фотоаппаратом в руках. И не было ни одного матча в нашей столице, который бы он не увековечил па пленке.

Молчаливый, необычайно скромный человек, Хомич, к сожалению, редко говорит о себе и о других. А ведь ему-то есть что поведать людям.

Часто мы начинали с Алексеем Петровичем беседы о Яшине, и он, словно неохотно, сообщал мне каждый раз все новые и новые сведения о своей малоизвестной широкому кругу стороне жизни. Когда я прочитал ему все, что накопилась в блокнотах (увы, не так уж и много), он удивленно покачал головой:

— Ого, какой рассказ получился!

С этим рассказом я и познакомлю вас сейчас.

— Первый раз я увидел Леву зимой 1949 года у Восточной трибуны московского стадиона «Динамо». Он стоял, положив руку на перекладину хоккейных ворот и держа в другой широкую вратарскую клюшку. Одетый в доспехи, он выглядел прямо-таки великаном на фоне маленького, окрашенного в красный цвет металлического квадратика, который ему было поручено защищать.

Началась игра. День выдался яркий, солнечный, ослепительно сверкал лед, играла музыка, и уходить со стадиона не хотелось. Я стал следить за тем, что происходит там, за бортиками, и постепенно кипение схватки захватило меня. Особенно привлекал мальчишка, защищавший ворота нашей динамовской команды.

Играл Лева Яшин старательно, смело и очень решительно, но мне казалось, что ему тесно на ледяном пятачке. «Этому парню стоять бы в настоящих воротах — в футбольных»,— мелькнула почему-то мысль.

Каково же было мое удивление, когда месяца через два (мы уже занимались на крытых теннисных кортах), ко мне подошел Михаил Иосифович Якушин, подталкивая того самого «верзилу», чьей игрой па ледяном поле я недавно откровенно восхищался.

— Будет у нас стажироваться,— сказал тогда старший тренер, ничего к этому не добавив.

В Москве мы тренировались около месяца, но так получилось, что познакомиться с ним ближе не смогли. Новички занимались в другую смену, а после тренировки каждый спешил по своим делам: кто домой, кто в казарму. Потом отправились на учебно-тренировочный сбор. Обычно на сборах и в поездках я жил в одной комнате с Вальтером Саная — моим напарником по игре в основном составе. Но на этот раз получилось по-иному. Меня вызвал к себе Михаил Иосифович и сказал: