Александр Алтунин - На службе Отечеству

— Добро, Игорь Тарасович. Как там у нас с системой огня?

— Работаем. Сейчас заканчиваю схему огня.

: Пресняков штабную работу знал и любил. Он был моим хорошим помощником во всех служебных делах. С первых дней у нас установились теплые, дружеские отношения. И прежде чем принять какое-либо решение, я всегда с ним советовался, иногда приходилось менять свое мнение по тому или иному вопросу. Но это не мешало быть нам друзьями.

— Может, перекусим? — предложил я ему.

— Неплохо бы.

За нехитрой армейской трапезой нас и застал майор Кулябин.

— Батальонное начальство пирует, — добродушно улыбнулся Николай Афанасьевич.

Мы встали.

— Садитесь, кушайте.

— Может быть, с нами, товарищ майор? У нас сразу тут завтрак, обед да и ужин.

— Догадываюсь. Как обычно, людей покормили, а у самих времени не хватило. Никуда не годится, товарищи командиры. Подрываете мощь армии. Нехорошо, нехорошо.

Пресняков недоуменно пожал плечами. Майор Кулябин пояснил:

— Командир всему голова, а голову нужно беречь. И прежде всего заботиться об этом обязан сам офицер. Вы же о себе не беспокоитесь. Николай Афанасьевич повел глазами и мягко продолжил: — Ну это я так, к слову. Охотно с вами перекушу, да заодно и поговорим о делах. Прежде всего о лейтенанте Елагине. К вам он, очевидно, не вернется долго.

Елагин был ранен неделю назад во время отражения одной из контратак фашистов: заменил выбывшего из строя пулеметчика. Тут его и накрыло.

— Жаль Ивана Ивановича. Без него прямо как без рук.

— Ничего не поделаешь, — ответил Кулябин, — Елагина пока вернуть нельзя. Нынче разговаривал с начальником политотдела. Подбирают вам замполита. А вот лейтенант Ганин не сегодня завтра должен прийти.

Евстафий Кириллович Ганин прибыл к нам вместо серьезно раненного лейтенанта Василия Федоровича Малыгина. Только успел принять дела, начал знакомиться с коммунистами, как тоже был ранен. Так батальон остался без заместителя по политической части и освобожденного секретаря партийной организации. Доложил о случившемся во время одного из телефонных разговоров начальнику политического отдела. Полковник Петр Григорьевич Жеваго посочувствовал, обещал помочь, однако на прощание укорил:

— Беречь нужно политработников, уважаемый комбат. Шутка ли, чуть ли не в один день выбыли из строя. Нехорошо получилось, даже очень плохо.

— Так ведь они бросаются в самые горячие точки.

— Потому что стремятся туда, где труднее. Коммунисты, партийный долг зовет. А командир же мог бы и подсказать, упредить, наконец, приказать. — И после паузы с укором в голосе: — Молчишь, ответить нечего.

И вот теперь, слушая заместителя командира полка по политической части, я вновь переживал во всех подробностях тот разговор. Видимо, Николай Афанасьевич по меняющемуся выражению моего лица это понял, перевел разговор на события на советско-германском фронте. В эти дни была успешно завершена Свирско-Петрозаводская наступательная операция, в результате которой оказалась разгромлена олонецкая группировка противника и наши войска вышли на советско-финляндскую границу.

— Совинформбюро также сообщает, — продолжал Кулябин, — об успешных действиях 1-го и 2-го Прибалтийских и 1-го Белорусского фронтов.

— О нас пока не пишут и не передают, — вздохнул капитан Пресняков.

— Не скажите, Игорь Тарасович, сообщают и о нас. Позавчера "Правда" писала о том, что войска 1-го Украинского фронта продолжают наступательные бои по расширению плацдарма на левом берегу Вислы, а это значит — и о нас с вами.

Майор Кулябин глотнул из кружки чай, поинтересовался инженерным оборудованием местности. Я доложил о начале работ.

Заместитель командира полка внимательно выслушал и посоветовал:

— Нужно зарываться в землю, и как можно скорее. Судя по всему, противник и в дальнейшем будет проявлять активность.

Беспокойство Кулябина и штаба полка (майор Модин тоже справлялся об инженерных работах) было понятно. По опыту предыдущих боев мы знали: фашисты не оставят нас в покое, постараются выбросить из Цишиц.

Наши предположения оправдались. Утром после короткого артналета противник атаковал. Фашистская пехота шла во весь рост, что немало нас удивило.

— Неужто к фрицам подкрепление прибыло? — высказал предположение капитан Пресняков.

— Непохоже, Игорь Тарасович, — опустил я бинокль. — Как-то неестественно немцы ведут себя. По-моему, тут другое. Для храбрости хлебнули, да, видно, еще и лишку.

Моя догадка в ходе боя подтвердилась.

Пьяные немцы шли на наши окопы в полный рост, не обращая внимания на перекрестный огонь, нещадно косивший их ряды. Но не дошли. Почти всех мы положили у наших траншей. Так что и шнапс не помог фашистам.

К середине августа бои постепенно начали стихать. Правда, плацдарм время от времени взрывался грохотом артиллерийско-минометной канонады и ружейно-пулеметной стрельбы. Но это была борьба за улучшение позиций или огневое прикрытие разведки как с той, так и с нашей стороны.

В эти дни окончательно стало ясно, что наш плацдарм является вспомогательным и что основные события развернулись правее и левее нас. Главная задача расширения плацдарма во фронтовом масштабе решалась в районе Сандомира. Над нашими головами с раннего утра и до позднего вечера шли туда эшелоны самолетов различного назначения. Ночами и особенно на заре оттуда доносился слитный гул, слышались приглушенные громовые раскаты, небо озарялось рваными зарницами.

Командование по-прежнему требовало от нас активности в отношении противника. Нужно было сковать возможно больше сил и средств гитлеровцев. Тем временем с плацдарма исподволь стали убывать части. В двадцатых числах августа дивизия провела перегруппировку сил. Полк принял оборону соседа 862-го стрелкового полка, который занял оставленные 273-й стрелковой дивизией позиции. Смена была произведена в темное время суток. Противник особого беспокойства не проявил — очевидно, не заметил перемещения.

Нашему батальону пришлось обживать район Доротки с прилегающими к ней пологими высотами. Приспосабливали инженерные сооружения предшественников к имеющимся у нас наличным силам и огневым средствам.

В связи с уходом с плацдарма частей командование пополнило поредевшие ряды нашей дивизии, что позволило полку развернуть 3-й стрелковый батальон, во главе которого стал капитан Бухарин. Жаль было расставаться с Николаем Яковлевичем, знающим вдоль и поперек фронтовую жизнь, никогда не унывающим человеком. В ходе совместной службы, особенно последних боев, когда обстановка требовала крайнего напряжения, а грань между жизнью и смертью почти исчезла, мы сблизились настолько, что начали делиться между собой самым сокровенным.