Филипп Александр - Королева Виктория

Английская пресса, возмущенная оскорбительным отношением к своему флагу, начала настраивать своих соотечественников против янки. Текстильная промышленность Англии работала на хлопке из Луизианы, и британцы, естественно, были на стороне южан, закрывая глаза на то, что на их плантациях до сих пор использовался труд рабов.

Пальмерстон уже направил в Канаду восьмитысячный контингент английских войск. А лорд Рассел, министр иностранных дел, составил ноту протеста: если эмиссары Юга не будут немедленно освобождены, Англия отзовет своего посла из Вашингтона, что будет означать объявление войны. Министр финансов Гладстон уверял королеву, что вся страна на стороне правительства и готова сражаться с янки.

А газеты северян, находившиеся в руках ирландских иммигрантов, развязали яростную антибританскую кампанию. «Если Англия объявит нам войну, она обречет себя на голодную смерть. Мы ее лучшие клиенты. Мы поставляем ей зерно и покупаем ее товары. При первом же пушечном залпе мы прекратим все торговые отношения с этой заносчивой Британией. Ни одно зернышко, ни один сантиметр ткани не пересечет океан», — заявляла «Бостон пост».

Виктория называла северян «головорезами». Но Альберт не был согласен ни с ней, ни с правительством, ни тем более с прессой, которую всегда винил в том, что она манипулирует общественным мнением. В воскресенье 1 декабря, встав после бессонной ночи и почувствовав еще более сильный озноб, чем обычно, он закутался в теплый халат с бархатным воротником и в последний раз зажег свою настольную лампу под зеленым абажуром.

Он был настолько слаб, что с трудом держал перо. Он искал слова, способные спасти мир, и нашел-таки выход, благодаря которому янки сохраняли свое лицо. Британское правительство должно выразить надежду, «что капитан американского сторожевого корабля действовал не по приказу властей или, в крайнем случае, что он неправильно его понял». Альберт показал Виктории исправления, которые он, ценой нечеловеческих усилий, внес в послание Рассела. Даже Пальмерстон присоединился к его мнению. Депешу вручили лорду Лайонсу, адмиралу королевского флота. В самый разгар зимы кораблю требовалось по меньшей мере десять дней, чтобы пересечь Атлантику.

Альберт оделся и, дрожа от холода, быстро прошел через ледяную террасу Виндзорского дворца, направляясь в церковь на воскресную службу. Ни днем, ни вечером он не смог проглотить ни единого куска: «Даже чашка бульона и кусок обычного хлеба вызывали у меня рвоту». Он посидел немного в гостиной и послушал, как Алиса играла на фортепьяно, а затем отправился в постель. Ни Кларк, ни Дженнер не сочли нужным дать ему какое-нибудь лекарство.

Чтобы не тревожить Викторию, он лег на диван, стоявший в ногах их большой королевской кровати. Всю ночь он проворочался и так и не смог уснуть. Виктория вставала попоить его и, тоже лежа без сна, слушала в ночи, как часы отбивали очередной час. Утром он с трудом дошел до своей спальни, где рассчитывал отдохнуть. Королева последовала за ним с флаконом нюхательной соли, его простыни она опрыскала одеколоном. У принца поднялась температура, он то и дело повторял, что чувствует себя умирающим. Но доктор Кларк считал, что лишние волнения не нужны ни королеве, ни самому принцу: «Наш добрейший Кларк успокоил меня, сказав, что у нас нет повода для беспокойства ни сейчас, ни в будущем. Он считает, что температура скоро спадет, и уверяет, что Альберт вот-вот почувствует себя лучше».

Понедельник, 2 декабря: Альберт настоял на том, чтобы к нему допустили его старинного приятеля и соратника генерала Сеймура и лорда Метьюэна, которые представляли его на похоронах короля Португалии Педро. Он выслушал рассказ о последних мгновениях жизни своего любимого двоюродного брата. «Если температура у меня и дальше будет подниматься, я тоже умру, как Педро», — вздохнул он.

Виктория легла спать у себя в гардеробной, оставив широкую супружескую кровать в распоряжении мужа. Но и эта ночь не принесла ему облегчения. Со свечой в руках Альберт бродил из комнаты в комнату не в силах уснуть.

Вторник, 3 декабря: в шесть часов утра королева «в страхе» вызвала доктора Дженнера. Врач заставил принца выпить лауданум, от которого тот заснул часа на полтора, что принесло ему «желанное облегчение».

По собственной инициативе Фиппс, личный секретарь принца, ежедневно отправлял бюллетень о состоянии его здоровья премьер-министру. Пальмерстон настоятельно советовал королеве пригласить к принцу какого-нибудь известного специалиста-медика. Но Виктория, вслед за Кларком, придерживалась мнения, что присутствие посторонних врачей может отрицательно сказаться на моральном состоянии Альберта. А самое главное — слухи о болезни принца ни в коем случае не должны были стать достоянием прессы! Слово «тиф» не должно было даже произноситься: «Принц переохладился и в последние дни температурил, от чего плохо спал, но Ее Величество уже наблюдала ранее Его Королевское Высочество в подобном состоянии и надеется, что через несколько дней у него все пройдет. Помимо сэра Джеймса Кларка, королева всегда может посоветоваться с доктором Дженнером, одним из самых компетентных медиков, так что Ее Величество не хотела бы давать ненужных и безосновательных поводов для беспокойства, приглашая врачей со стороны».

Отправив это послание Пальмерстону, она удалилась в свою комнату и сделала запись в дневнике о том, что погружается «в пучину отчаяния».

Альберт, обессиленный из-за продолжительного голодания, начал терять сознание и заговариваться. Алиса ни на минуту не оставляла его. В свои восемнадцать лет она была самой нежной и предупредительной сиделкой и вызывала восхищение всего двора: «С первого же дня она поняла, что спокойствие ее родителей в ее руках... Он не мог говорить королеве о своих страданиях, поскольку та не вынесла бы этого, она предпочитала закрывать глаза на надвигающуюся опасность. Ее дочь решила вести себя по-другому и ни разу не изменила себе, она не позволяла своему голосу дрожать, а слезам литься из глаз. Она сидела рядом с ним, слушала все, что он говорил, пела ему псалмы, а когда у нее истощались силы, она спокойно выходила за дверь, после чего стремглав убегала в свою комнату. Но возвращалась она все с тем же невозмутимым лицом, бледным, но без малейших следов рыданий, которые только что сотрясали ее». Она писала своему жениху: «Бедная мама... не имеет ни малейшего представления о том, как нужно за ним ухаживать, но очень хочет помочь ему...»

4 декабря, Виндзорский дворец. Виктория — королю Леопольду в Брюссель: «У меня было столько забот с моим бедным Альбертом. Его ревматизм перерос в грипп, который свалил его с ног и отнял у него последние силы. С понедельника он не выходит из своей комнаты, у него плохой аппетит и плохой сон, что ужасно неприятно. Вы же знаете, как плохо он переносит любое свое нездоровье! Но сегодня ему уже лучше, и я надеюсь, что дня через два-три он вновь встанет на ноги. Это все очень досадно, ведь еще совсем недавно он вполне прилично себя чувствовал, пока не подхватил этот насморк, к которому добавилась масса других неприятностей...»