Митрополит Евлогий Георгиевский - Путь моей жизни. Воспоминания Митрополита Евлогия(Георгиевского), изложенные по его рассказам Т.Манухиной

Настоятельство в Лионе я передал о. Порфирию Бирюкову (из церкви галлиполийцев). Он с трудом справляется с приходом. В Лионе много эмигрантской детворы — на "елку" собралось до 600 детей, а приход до сих пор не сумел организовать школу… Дети утопают в волнах иностранной культуры, теряют язык, забывают веру. Живой, яркий период настоятельства о. Луки сменили серенькие приходские будни. А между тем в Лионе жизнь ставит перед приходом задачи весьма серьезные…

В Марселе, в этом большом портовом городе, осело очень много русских. Большинство работало в порту — грузчиками. Жили беспорядочно, грязно, шумно, в лагере, так называемом "Camp Victor Hugo": от военного времени остались пустые бараки столь ветхие, что ветер дул изо всех щелей и в бурю любой из них мог рухнуть.

Первый приход в Марселе имел свою церковь на корабле. В порту застряло несколько наших пароходов торгового флота. На одном из них была церковка, обслуживаемая братом капитана этого парохода Брилева — о. Петром Брилевым. Бывать в этой церковке обитателям "camp russe" было трудно: корабль где-то далеко в порту, когда до него еще из лагеря доберешься, церковь маленькая, тесная, надо брать в порту пропуск на корабль, а лагерная наша публика на глаза соваться портовому начальству не очень-то любит… — словом, ко мне стали поступать жалобы на все эти неудобства. Я дал распоряжение, чтобы о. Петр служил по очереди: одно воскресенье — на корабле, другое — в лагере; но о. Брилев (Одесской семинарии), почтенный старик, не очень энергичный и подвижной, распорядком этим тяготился. Тогда я решил основать второй приход уже в самом лагере.

Священником в этот лагерный приход я назначил о. Авенира Дьякова (из Вены [186]). Церковь устроили в бараке "на курьих ножках". Бедно… щели… ветер гуляет… Случалось, собаки забегали. А барак, где жил священник, как-то раз ночью, когда задул мистраль, рухнул, как карточный домик. Проснулся о. Авенир — над головою небо… дождь льет. Сначала о. Авенир своим прихожанам понравился и сам с ними быстро сошелся. А потом пошли скандалы. Пьянство… — о. Авенир их не обличает… Я его уволил.

Вскоре наши корабли велено было продать. О.Брилев ликвидировал корабельный храм и вселился в лагерь. Было ему там нелегко — он привык к иной обстановке. Однако приходская жизнь при нем освежилась, он объединил вокруг себя лучшие элементы, нашел хорошего старосту, который устроил библиотеку. Неутомимо выпрашивая повсюду книги, стучась во все двери, староста набрал до 1000 томов, которые стали приносить приходу франков 500–600 ежегодного дохода (часть этой суммы шла на покупку новых книг, другая — в приходскую кассу).

Очередной катастрофой для Марсельской нашей братии было постановление городских властей — бараки сломать. Поднялся прямо вой… Что делать? Куда деваться? Кое-как стали перебираться в город. Для церкви и для батюшки сняли помещение. Заработки в порту у наших неплохие, безработицы почти нет, но работа грузчиков ужасная, изнурительная. Церковь для большинства наших собратьев единственное утешение. Старый батюшка у них пользуется заслуженным авторитетом и уважением.

"Карловчане" устроили параллельный приход и играют на струнках патриотизма и крайнего национализма. Храм они открыли имени святителя Гермогена. Когда король Александр Сербский был убит, первую панихиду служили "карловчане".

Весной 1924 года как-то раз на собрании Александро-Невского сестричества появился не знакомый мне священник и отрекомендовался о. Семеном Великановым. Первое впечатление он произвел на меня несколько странное. Длинные седые волосы, нервная речь, рваненькая ряса… Я узнал, что он приехал со своей паствой из Польши работать по контракту на огромный металлургический завод в Кнютанже (около Меца), во главе которого стоит директор monsieur Charbon, французский инженер, в свое время работавший на одном из заводов Донецкого бассейна и свободно владеющий русским языком. О.Семен и его паства — остатки русской армии, разоруженной в Польше. Там же, в Польше, архиепископ Владимир [187]рукоположил его в священники и поставил во главе группы соотечественников. По приезде в Кнютанж русская колония расположилась в бараках, выпросив барак и под церковь. Хор (прекрасно спевшийся еще в Польше) русские рабочие привезли с собой. Церковь быстро устроилась, богослужение наладилось, а хор чудным своим пением стал привлекать в храм французов.

Осенью того же 1924 года я посетил Кнютанж.

Маленькая, чистенькая, убогая церковь… Чувствуешь, что все, до мелочей, создано трудами благочестивых бедных людей. О.Семен, ревностный, самоотверженный священник-бессребреник, приятно поразил меня своим горячим, ревностным отношением к пастырскому долгу. Осень… холодно… а он в одной рваненькой ряске (я подарил ему свою, хоть и моя была тоже не новая). Я узнал, что о. Семен живет в мансарде и питается кое-как; сам на спиртовке себе обед варит: один день кашу, другой — компот… "Очень удобно, — рассказывал он мне, — перед обедней поставлю кастрюлю на огонь, а приду из церкви: готово!" Рабочие поселки в окрестностях Кнютанжа, где тоже живут русские, он объезжает на Пасхальной неделе "на собственном автомобиле", т. е. попросту обходит их пешком. Немудрый, простой священник, но преданный пастве всей душой. Благодаря глубокому пониманию пастырского долга и подвижнической жизни он достиг крепчайшей спайки с приходом. Когда приходу нужны деньги для каких-нибудь неотложных нужд, о. Семен возит хор по ближайшим городкам и зарабатывает деньги. Впоследствии из церковного хора выделился другой под названием "Гусляр".

При церкви возникла школа для детей, которую назвали моим именем. Организовали ее солидно, не кустарно; развернули несколько отделов. Заведовал школой комитет во главе со старостой генералом П.Н.Буровым (теперь по профессии он маляр, и мне довелось его видеть подвешенным в малярной люльке с кистью в руках). Преподавательский персонал подобрался отличный, и дети поступали из школы прямо в иностранные лицеи.

Несмотря на бедность, приход имел своих стипендиатов в нашем Богословском Институте (о. Виктор Юрьев, ныне священник Введенской церкви, воспитанник Кнютанжа), посылал всегда делегатов на съезды "Христианского движения" и от времени до времени приглашал из "Движения" к себе докладчиков. Детский вопрос, благотворительный, просветительный — всему уделили внимание, все хорошо поставили. Церковноприходская жизнь процветала все эти годы, процветает и по сей день.

В первый приезд в Кнютанж я зашел к директору. От него я услышал самые хорошие отзывы о русских рабочих. "Скромные, честные интеллигентные люди и без претензий, — сказал директор. — И священник прекрасный, заслуживает глубокого уважения. Когда он о чем-нибудь меня просит, я не в силах ему отказать. Для этого достаточно мне просто его увидеть…" Не отказал директор, между прочим, в весьма важном — построил "Русский дом", в котором теперь помещается церковь и школа.