Митрополит Евлогий Георгиевский - Путь моей жизни. Воспоминания Митрополита Евлогия(Георгиевского), изложенные по его рассказам Т.Манухиной

После его смерти смута в приходах и церквах стала стихать. Русская Церковь в рассеянии, еще при жизни Владыки (в 1931 г.) связавшая свою судьбу со Вселенским Престолом, в большинстве своих приходов осталась ему верной; тем самым она вернула свою каноническую устойчивость и вышла вновь на путь мира и духовной свободы. Остальные приходы отошли к Москве. Мотивы и доводы согласных и несогласных с "верностью" были разнообразны, но если вдуматься в смысл их, то они сводились к противоположению двух течений в Русской Церкви: национального русского православия и православия, не зависимого от опеки, давления, союза, соглашения или просто воздействия исключительной заинтересованности делами и задачами русского государства.

Это противоположение двух течений, двух религиозных идеологий не ново, оно проявлялось с особой силой и в наиболее отчетливых формах в эпохи усиления государственного начала, всегда склонного использовать веру и Церковь для своих нужд и задач. Отразила его мистическая оппозиция "заволжских старцев" на рубеже XV–XVI веков, в период образования сильного Московского государства и верной его союзницы — национальной Русской Церкви; явил и протест пламенной, исповеднической народной веры "староверов" в XVII–XVIII веках во время государственного насилия над народной совестью; нашло оно выражение и в "старчестве" при Екатерине II, возникшем в ответ на беспощадное утеснение монастырей (и монашества) в интересах государственно-экономических; знает кое-что о коллизии веры и власти — Церкви и государства и наша современность…

Святая Русь государственным могуществом (военным и политическим) или экономическим процветанием отечества, как смыслом Христова делания на земле, — не обольщалась, видела в них скрытый соблазн ухода и увода от Христа и хранила, как евангельскую жемчужину, как драгоценнейшее сокровище, бескорыстную, чистую, пламенную веру и любовь ко Христу, которые тончайшим чутьем различают, что от "мира сего" и что "не от мира сего", и никогда не низводят христианства с его высоты для практического использования.

Именно здесь, где-то на скрещивании двух течений, и проявилось несогласие во взаимоотношениях покойного Владыки со "вселенской" частью его паствы в последние два года его жизни.

Среди бурного разлива националистических и патриотических страстей, от которого вся земля обнищала, а жизнь стала безобразна, превратна и жутко беспощадна, некоторые верующие люди в рассеянии остались верны, быть может, даже ими ясно не осознанному предназначению: в мире с его культом материальных достижений — грандиозного Вавилонского строительства — и политических домогательств; со страстной и исключительной озабоченностью земными благами (хотя бы в них и входили так называемые "культурные ценности") — свидетельствовать самым своим существованием, что христиане всегда, а в нашу эпоху в особенности, странники и пришельцы на земле, "ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего…" (Посл. к Евреям 13,14).

Т. Манухина.

Отсюда обидная деревенская поговорка: "Попы и с живого и с мертвого дерут".

Петр Федорович Полянский окончил Воронежскую семинарию и служил где-то в Тамбовской епархии псаломщиком; его устроил на это место его дядя, Тамбовский архиерей. Вообще среди высшего духовенства у него было много влиятельной родни. Прошло несколько лет — его потянуло в Академию. Но свежесть знаний у него уже поблекла, не так-то легко ему было вновь засесть за книги. На конкурсных экзаменах он не преуспел, но, обеспеченный материально своим дядей, он остался вольнослушателем. Петр Полянский был старше нас, ему было под 30 лет; нам 21–22 года. Внешность у него была уже солидная: большой, толстый, с брюшком, он производил на многих впечатление добродушного простака, может быть, и потому, что любил напускать на себя тон простачка. "Скажите на милость, — восклицает он, бывало, — что в этой философии? Хоть убей, не разберу!" На деле он был неглупый. Звали мы его все попросту Петра, любовались его дорогой енотовой шубой, подаренной ему дядей-архиереем, старинными часами, доставшимися ему от какого-то родственника, — собственностью чуть ли не самого митрополита Московскою Филарета. Кончил он Академию средне. Сильная протекция, восходившая до митрополита Московского Леонтия, приуготовила ему место помощника инспектора Академии. С этой должностью, надзирательной по обязанностям, сочеталось то преимущество, что он мог жить в Академии, пользоваться библиотекой, советами профессоров, а также имел достаточно досуга, чтобы написать магистерское сочинение. Он избрал тему по экзегетике: "О пастырских посланиях апостола Павла". Окончив эту работу, он покинул Академию и стал смотрителем Жировецкого духовного училища (Гродненской губернии). На этом посту проявил большие административные способности — привел училище, действительно, в прекрасное состояние. Ревизор Нечаев, отличавшийся большой строгостью, дал о Петре Полянском блестящий отзыв. Вскоре его пригласили членом Учебного комитета при Святейшем Синоде для ревизии духовно-учебных заведений. Тут он пробыл до 1917 года. Когда грянула революция, он принял, по предложению Патриарха Тихона, монашество, и Патриарх сделал его викарием — епископом Подольским. А когда помощник Патриарха архиепископ Крутицкий Иларион был арестован (управлением Московской епархии ведал не Патриарх, а архиепископ Крутицкий), Патриарх Тихон взял епископа Петра на место архиепископа Илариона, потом возвел его в сан митрополита. В своем завещании Патриарх Тихон назначил своими преемниками: 1) Кирилла митрополита Казанского, 2) Агафангела митрополита Ярославского и 3) Петра митрополита Крутицкого. Кирилл митрополит Казанский был сослан, Агафангела митрополита Ярославского не допустили в Москву. Оставался Петр митрополит Крутицкий. На этом новом посту он проявил себя человеком доблестным, стойким, не склонным к компромиссам. Большевики разгадали, с кем имеют дело, — и отправили в ссылку.

Впоследствии П.П.Кудрявцев был профессором философии Киевской Академии.

К.М.Аггеев — впоследствии весьма популярный законоучитель в Петербурге. Он преподавал в Смольном институте, в Ларинской гимназии и др. Культурный, либеральный, широкий во взглядах, он умел ладить с интеллигенцией, но вызывал неодобрение в правых кругах. Его считали плохим патриотом… "Я прежде православный, а потом патриот. У нас, к сожалению, наоборот…" — возражал он на это нареканье. Он был расстрелян в Крыму при большевиках.

Играла дочь вдового епископа Иеронима, приехавшая к отцу в гости. Он пошел в монахи из белых священников и имел семью.