Митрополит Евлогий Георгиевский - Путь моей жизни. Воспоминания Митрополита Евлогия(Георгиевского), изложенные по его рассказам Т.Манухиной

Мария Горчакова была образцовой монахиней и впоследствии основала Турковицкий монастырь.

Окончив объезд епархии, я отправился к архиепископу Иерониму с обстоятельным докладом, который убедил владыку, что я имел серьезные основания добиваться разрешения на поездку по Холмщине и что удерживать меня не следовало.

О сопротивлении католическому натиску, которое я оказал в Замостье, уже в Варшаве стало известно. Командующий войсками Варшавского округа генерал-губернатор Скалон посетил меня и сказал:

— Слышал, слышал, как вы сражались с польским епископом и как с вечера — он выиграл сражение, а потом — вы его разбили.

Вернувшись в Холм, я стал обдумывать создавшееся положение. Предоставить событиям развиваться было бы непростительной пассивностью, и я решил укреплять свои позиции: прежде всего в экстренном порядке созвал Епархиальный съезд с включением в его состав и мирян. Он должен был обсудить меры защиты православия и разработать план согласованных действий, дабы преодолеть всеобщую растерянность.

На съезде собрались представители всех приходов: священник и двое мирян от каждого прихода. Прибыл архиепископ Иероним. Я устроил ему церковную встречу. Собор был переполнен. В своем "слове" я старался внушить присутствующим бодрость и веру в победу: "Не бойтесь — мы победим! Не в силе Бог, а в правде. Будь только в сердцах верность!"

После молебна съезд открылся. Архиепископ Иероним, утомленный, скорбный, подавленный тяжестью событий, жаловался мне:

— Как мне все надоело! Каждый день телеграммы…

Съезд прошел в очень тревожном настроении, которое граничило с паникой, когда 14 мая пришла весть о Цусиме. Доклады делегатов свидетельствовали о грозной опасности: поляки торжествовали, в деревнях население обезумело, в семьях был ад… Вероисповедная распря переплеталась с национальной, экономическое воздействие с приемами открытого насилия. Таково было общее положение. Съезд выработал несколько постановлений. Я внес предложение — разослать проповедников, подобных о. Трачу, по епархии и убеждал собрание немедленно послать делегацию в Петербург, которая бы добилась аудиенции у Государя. Гнусным наветам католиков на Царя надо было положить конец. Делегаты-миряне должны были воочию убедиться в ложности слухов о его измене православию. В число делегатов выбрали меня, двух священников, матушку Екатерину и 6–7 крестьян.

В Петербурге я прежде всего направился к Победоносцеву.

— Слышал, слышал, ой-ой-ой… что у вас делается… — встретил меня Победоносцев.

— Почему нас не предупредили, что издадут закон о свободе вероисповедания? Я бы приготовил священство. Закон нас застал неподготовленными…

— Да-да-да… этого не предусмотрели. Но вас я приветствую. Вы ретивый, молодой, а то все спят…

— Я прошу содействия. Делегация хотела бы получить разрешение на аудиенцию у Государя.

— Аудиенцию?.. Зачем?

— Рассеять панику. В глухих деревнях ходят нелепые слухи…

Я рассказал Победоносцеву о том, что у нас творится. Он внимательно меня выслушал, но ничего не обещал и направил к Министру Внутренних дел Булыгину.

На прием к Министру я привез и мужиков-делегатов. Они ввалились в смазных сапогах, в кожухах; внесли в министерскую приемную крепкий мужицкий запах, а когда пришел момент представляться Министру — приветствовали его необычным в устах посетителей восклицанием: "Христос Воскресе!"

Булыгин промолчал…

Когда мы вышли из министерства, настроение у нас было подавленное. Мужики понурили головы и говорят: "Значит, верно: он тоже католиком стал — на "Христос Воскресе!" не ответил…" Я был рассержен неудачей. Лучше было бы к Министру делегатов и не водить…

Тем временем матушка Екатерина, пользуясь своими связями при дворе, хлопотала об аудиенции — и успешно. Через два дня пришло известие: Государь аудиенцию разрешил, но примет только меня и матушку Екатерину. Но как сказать это крестьянам? Что они подумают? Пришлось прилгать: "В Царское Село поедем вместе, но там я с матушкой Екатериной сядем в карету, а вы пешком за нами бегите".

В Царском нас ожидала карета с лакеем, а мы кричим мужикам: "За нами! за нами!" Они добежали до дворцовых ворот, но — дальше стража их не пропустила — потребовала пропуск. "Стойте, стойте здесь, ждите…" — говорит им матушка Екатерина.

Государь принял нас на "частном" приеме — в гостиной. Тут же находилась и Государыня. Я рассказал Государю о религиозной смуте, вызванной законом о свободе вероисповедания.

— Кто мог подумать! Такой прекрасный указ — и такие последствия… — со скорбью сказал Государь.

Государыня заплакала…

— С нами крестьяне… — сказала матушка Екатерина.

— Где же они? — спросил Государь.

— Их не пускают…

— Скажите адъютанту, чтобы их впустили.

Но адъютант впустить наших спутников отказался. Тогда Государь пошел сам отдать приказание.

— По долгу присяги я не имею права пускать лиц вне списка, — мотивировал адъютант свою непреклонность.

— Я приказываю, — сказал Государь.

Мужиков впустили. Шли они по гладкому паркету дворцовых зал неуверенной поступью ("Як по стеклу шли", — рассказывали они потом), но все же громко стуча своими подкованными сапогами. Удивились, даже испугались, увидав у дверей арапов-скороходов. Не черти ли? Подошли, потрогали их: "Вы человик, чи ни?" Те стоят, улыбаются.

Распахнулась дверь — и мои мужики ввалились в гостиную.

— Христос Воскресе! — дружно воскликнули они.

— Воистину Воскресе, братцы! — ответил Государь.

Что сделалось с нашими делегатами! Они бросились к ногам Царя, целуют их, наперебой что-то лепечут, не знают, как свою радость и выразить… "Мы думали, что ты в католичество перешел… мы не знали… нас обманывали…"

— Да что вы… я вас в обиду не дам. Встаньте, будем разговаривать, — успокаивал их Государь.

Тут полились безудержные рассказы. Наболевшее сердце только этого мгновения и ждало, чтобы излить все, что накопилось. Говорили откровенно, горячо, в простоте сердечной не выбирая слов, каждый о том, что его наиболее волновало… Кто рассказывал, как "рыгу" ему спалили; кто рассказывал, как католический епископ ездит в сопровождении "казаков"… ("Да вовсе они и не казаки, а так, знаешь…") Я слушаю и волнуюсь: в выражениях не стесняются, не вырвалось бы "крепкое словцо"…

Государь их обласкал, Государыня мне вручила коробку с крестиками для раздачи населению, — и аудиенция окончилась.

Когда вышли из дворца, один из мужиков спохватился: "Ах, забыл сказать Царю! Вчера вечером видел: солдат ночью с бабой идет… Экий непорядок у него в армии!" — "Хорошо, что позабыл…" — подумал я.

Аудиенция произвела на крестьян неизгладимое впечатление. Отныне они были моими главными "миссионерами". Стоило кому-нибудь сослаться на лживые брошюрки католиков, и побывавший у Царя делегат кричал: "Я сам Царя видел! Я сам во дворце был!"