Рене Груссе - Чингисхан: Покоритель Вселенной

Итак, Чингисхан проявил интерес к исламу и, получив разъяснение коранических принципов, их одобрил, так как в его глазах Бог «правоверных», в сущности, мало чем отличался от Тенгри тюрок и монголов. Однако от паломничества в Мекку он отказался по причине ненужности, «поелику Тенгри вездесущ».

В Самарканде Завоеватель повелел отслужить хотбу, молитву в свою честь, так как стал хорезмшахом вместо покойного Мухаммеда. Таким образом, Чингисхан сделал ислам одной из официальных религий своей империи наряду с шаманизмом монгольских колдунов и несторианством невестки-кераитки. Тот, кого исламский мир, приведенный в ужас разрушением Хорасана и Афганистана, называл не иначе как «Проклятым», напротив, желал, чтобы его мусульманские подданные видели в нем некоего Царя ислама, законного султана. Чингисхан уничтожил городскую цивилизацию Хорасана, но он вовсе не был принципиальным противником городской системы как общественного устройства, просто он понимал ее плохо и даже на первых порах не разумел вовсе. Потому сын Есугая храброго потребовал, чтобы его научили.

Как раз тогда из Ургенча в Хорезм явились два мусульманина, двое тюрок-трансоксианцев, людей оседлых, образованных и иранизированных, знатоков юриспруденции и законов управления в арабо-персидском понимании этого слова, звавшихся: первый — Махмудом Ялавачи и второй, его сын, — Масхутом Ялавачи. Явившись, они предложили Завоевателю «объяснить ему значение городов», а также обучить искусству управления ими с пользой для себя. Чингисхан выслушал их с большим интересом (умение слушать, как нам известно, являлось одним из его главных качеств) и взял к себе на службу, весьма разумно поручив им управлять вместе с даругачами (монгольскими префектами) древними городами обоих Туркестанов: [57] Т.е. Восточного и Западного. Бухарой, Самаркандом, Кашгаром и Хотаном.

Принятие на службу мусульманских грамотеев явилось в жизни Покорителя Вселенной поворотным пунктом; совершенно несведущий в особенностях городской цивилизации, он начал приспосабливаться к последствиям своей победы и сделался учеником старых цивилизованных империй, нежданно-негаданно став их наследником и продолжателем.

Дружба Чингисхана с китайским философом Чан-чунем — это еще одно, не менее любопытное свидетельство, если можно так сказать, культурных потенций его натуры.

Мы помним, как накануне похода на Хорезм, сознавая возможность гибели, Завоеватель принял необходимые меры, касающиеся престолонаследия, хотя и пребывал в расцвете сил. Похоже, с того момента мысль о смерти его не оставляла уже никогда. В Китае он слышал о «напитке бессмертия», позволявшем продлевать жизнь до бесконечности. Секрет изготовления его знали кудесники-даосисты. Как раз тогда в Северном Китае только и говорили, что о незаурядной святости даосского жреца по имени Чан-чунь. Постановив заполучить себе столь знаменитого человека, которого сам он считал чем-то вроде верховного шамана, в 1219 году Покоритель Вселенной пригласил его к себе, в ту пору находясь в стране найманов.

Действительно, Чан-чунь вульгарным колдуном вовсе не являлся. То был мыслитель и поэт, поскольку древний даосизм, помимо знания алхимических рецептов, владел техникой медитаций, не имевшей себе равных по эффективности.

«Вот вещь, в хаосе возникающая, прежде неба и земли родившаяся! О беззвучная! О лишенная формы! Одиноко стоит она и не изменяется. Повсюду действует и не имеет преград. Ее можно считать матерью Поднебесной. Я не знаю ее имени», — говорится в книге Лao-цзы, «библии» этого учения. Мудрец, который, медитируя, отождествляется с ней, обретает несказанную силу, движущую миры, соединяется с Космосом. «Пусть молнии падают с гор, пусть ураган волнует океан — мудрец спокоен. Он летит по воздуху на облаках, он ходит по солнцу и луне, он путешествует в пространстве».

Философ Чан-чунь воспринимал эти слова в смысле духовном. Но простодушные монголы, слышавшие их тоже, могли видеть в них только свидетельство волшебной мощи, способ обретения которой им хотелось узнать.

К тому времени Чингисхан уже был, как позднее напишет один персидский историк, Покорителем Вселенной и мечтал лишь об одном: как заполучить древние секреты, которые позволили бы ему обуздать и небесные силы. Для этого он и призвал к себе Чан-чуня.

Философу было 72 года, но, несмотря на преклонный возраст, китайский монах, получив приглашение Чингисхана, не колебался ни минуты. Однако когда монгольские чиновники, имевшие приказ организовать его доставку, решили было присоединить его к каравану женщин, предназначавшихся для увеселения хана, от этой компании он отказался наотрез. «Хотя я всего лишь дикий обитатель гор, то есть простой отшельник, в таком окружении не поеду!» И монголы с его мнением посчитались.

В марте 1221 года Чан-чунь покинул Пекинскую провинцию и углубился в степи нынешней Внутренней Монголии, следуя по дороге, пролегавшей вдоль западных отрогов Большого Хингана, от Долон-нора к озеру Буир; степи почти пустынные, с бедным травяным покровом и редкими карагачевыми рощицами; их сегодняшний вид мало чем отличается от того, каким он представлен в жизнеописании нашего путешественника. «Жилища являли собой черные повозки с установленными на них белыми юртами. Все эти люди были кочевниками и перебирались с места на место в зависимости от состояния пастбищ и источников воды. За все время мы почти не встретили деревьев, видя перед собой лишь тучи пыли и полуметровую траву». Идя прямо на север, караван достиг протекавшей восточнее озера Буир реки Халхи, близ которой 18 лет до того Чингисхан ратоборствовал с кераитами. «В этой речке с песчаным дном воды было по пояс, а по ее берегам росли ивы».

24 апреля монах и сопровождавшие его лица оказались возле находившегося на северном берегу Халхи стойбища Темуге, младшего брата Чингисхана, которому было доверено управление Монголией. «Лед уже начал таять и появилась новая трава. Монгольские вожди пировали, и многие пришли с кобыльим молоком. Мы увидели тысячи черных повозок и войлочных юрт, установленных в несколько рядов».

30 апреля Чан-чунь предстал перед Темуге, который выделил 100 лошадей и волов для доставки его в Афганистан, к Чингисхану.

Может показаться странным, что, двигаясь из Пекина в Афганистан, китайский монах сделал такой большой крюк, совершив нелегкое путешествие в Верхнюю Монголию. Не проще ли было последовать по караванному пути, пролегавшему по бассейну Тамира, по древнему Шелковому пути, шедшему по тангутской стране Ганьсу, а затем по уйгурскому Турфану и Куче? Но если идикут уйгуров сражался в рядах монголов, то тангуты незадолго до того поссорились с Чингисханом, не дав ему своих войск. Вот почему, чтобы попасть в Восточный Иран, нашему путнику пришлось проехать по всей монгольской территории. Он поднялся по долине Керулена, родине Темучжина, откуда добрался до Туулы, отчины кераитского Ван-хана. Очерк его странствия содержит подробное описание монгольского климата с его холодными утренниками и жарой, устанавливающейся во второй половине дня, а также восторженные впечатления о покрывавшем нивы изумрудном ковре злаковых, усеянном всевозможными цветами.