Бронюс Яунишкис - От Альп до Гималаев

Я вышел из костела, смотрю, идет Викторас.

— Ты уже здесь? — удивился он.

— Я пришел чуть пораньше и зашел от нечего делать

в костел.

— А ты знаешь, — он на минуту задумался, — уезжая в Италию, мы дали обет Скелтису именно перед изображени­ем Витовта. Он нам объяснил, что Витовт — креститель Лит­вы, первый литовский миссионер.

— Когда церковникам выгодно, кого угодно сделают святыми, — невольно вырвалось у меня.

— Да, если чувствуют в этом необходимость или поль­зу, — поддержал меня Викторас. — Так куда же пойдем?

— Может, в какой-нибудь кабачок — в «Гильдию» или «Музу»?

— Давай лучше пойдем к Неману. Я сегодня целый день хожу по городу. Был и в ратуше, и в магазины заходил. Хо­телось бы побыть на природе.

Беседуя, мы спустились вниз, к Неману, отыскали укром­ное местечко, уселись и некоторое время помолчали, каждый углубившись в свои думы. Но вот Викторас начал свой рас­сказ — неторопливо, с паузами, заново переживая минувшее.

Я и духовник Джовани де Бартолини приехали в Геную поездом. В порту у причала чуть покачи­вался пришвартованный толстыми канатами бе­лый, словно лебедь, красавец пароход «Викто­рия». На его верхней палубе развевалось множе­ство разноцветных флажков. Из толстенной закопченной трубы вырывались клубы черного дыма. Пароход готовил­ся к отплытию.

Держась за веревочные поручни, мы медленно взошли на судно по металлическому трапу, истертому до блеска множеством ног. Немного оглядевшись, поднялись на па­лубу с каютами первого класса и отыскали свою. Она была для двоих тесноватой. У одной стены — двухэтажная койка, у окна столик, напротив него — вешалка. Сквозь толстое стекло иллюминатора пробивался мутный свет. Неприветли­вые сумерки бередили сердце. Плыву куда-то на край света. Вернусь ли? Меня охватил ужас. Мысленно я все время по­вторял: «Господи, куда ты меня забрасываешь. Увижу ли когда-нибудь свои родные края?»

— Пойду в корабельную часовню, — сказал я Бартоли­ни. — Сосредоточусь, может быть, успокоюсь...

— Ступай, сын мой, помолись и за мои душевные тер­зания. Да снизойдет на тебя успокоение, — перекрестил он меня. — Я очень устал в поезде, так что прилягу отдохнуть. Потом и я приду в часовню возблагодарить господа за счаст­ливое путешествие. Ступай.

Пестрая толпа пассажиров все еще заполняла палубу. Женщины тащили детей, мужчины несли тяжелые чемоданы. Некоторые шли с пустыми руками, словно собрались на прогулку, — их поклажу отнесли в каюты носильщики.

Мое внимание привлекла панорама города, полукругом опоясавшего порт. Дома с красными крышами поднима­лись террасами в гору. Выше крыш виднелись верхушки осокорей и пиний. Город гудел, а залив дышал покоем.

Опершись о бортовые поручни, я восхищенно смотрел на голубую воду внизу. Вокруг шныряли парусные яхты, тихо покачивались небольшие лодочки.

Движение на палубе постепенно замирало. Басовито проревел гудок. Внизу у причала взмахнули платками про­вожающие. Наш пароход тронулся. Медленно он удалялся от пристани, направляясь в открытое море.

Я так и не пошел в часовню. Не мог налюбоваться ви­дом удаляющегося города и открывающимся перед нами морским простором. Человеку необходимо иногда одино­чество, лишь тогда он может сосредоточиться и отдохнуть.

На следующий день словно со дна морского выросли силуэт вулкана и густо поросший деревьями большой остров. Это была Сицилия с вулканом Этной. Мне вспомнились слова из прочитанной в детстве книги под названием «Ад»: «На Этне находится огнедышащая пещера. Это адова печ­ная труба». А сейчас я сам ее вижу, и мне ни капельки не страшно.

О «вратах ада» на Этне я за все время учебы в семинарии так ни разу и не услышал. Считалось, что место ада - в че­ловеческом сердце. А в самом деле, где же находится ад? Может быть, он и впрямь только в сердце человека? Я бы­стро отогнал греховные мысли.

Мы миновали Александрию, широко разветвленную дельту Нила, Порт-Саид, вошли в Суэцкий канал. Появились песчаные дюны и голые скалы, опаленные зноем. Впереди было Красное море. Однажды, выйдя на палубу, я заметил, что люди оглядываются в сторону востока. Заинтригованный этим, и я стал глядеть туда же. Вдали - а может быть, только в моем воображении — появилась знаменитая священная Синайская гора. Чтя святое место, я снял шляпу и преклонил голову. Смотря на эти священные места, я ощущал большой душевный подъем. Мне казалось, что я удостоился божьей благодати.

Подошел Бартолини и уставился на меня недовольным взглядом:

— Дорогой сын, я не застал тебя в часовне. Вероятно, палуба парохода тебе дороже дома божьего?..

— Простите, синьор, но я здесь общался с господом, — отвечал я с достоинством.

— Как это прикажете понимать? — накинулся на меня Бартолини.

— Только что мы проплыли мимо Синайской горы!..

— Синайской горы?! Быть этого не может!

— Все, кто был на палубе, смотрели и видели...

— Господи, прости меня! - духовник снял шляпу и пе­рекрестился. - Я так мечтал увидеть Синай и вот просидел в часовне.

Стремясь его утешить, я сказал:

— Синьор, приближается другое священное место!

— Какое? - удивленно спросил Бартолини.

— Мекка!

— Но ведь она священна не для католиков, а лишь для мусульман. Лучше я вновь отправлюсь в часовню. И тебе, сын мой, советую так же поступить.

Расстроенный тем, что не увидел Синайской горы, ду­ховник ушел молиться. А я размышлял об исламе. Может быть, Аллах, мусульманский бог, - это все тот же христи­анский бог, только назван другим именем? Ведь и мусуль­манская и христианская религии весьма схожи. Обе' при­знают вечную жизнь, воскрешение умерших, рай, страшный ад, благодетельных ангелов и приносящих зло дьяволов. Ислам тоже считает первыми людьми Адама и Еву, признает святыми праведниками Ноя и Моисея - героя еврейского народа. Только Христа он считает не сыном божьим, а про­роком. Так, может быть, следует поклониться и Мекке, где Мухаммед начал проповедовать ислам.

В бинокль на побережье Красного моря все чаще можно было разглядеть караваны верблюдов. Верблюды раскачи­вались в такт ходьбы, на их горбах были укреплены большие ящики и другая поклажа, сидели купцы. В конце караванов, как правило, шли несколько паломников в длинных, разве­вающихся на ветру одеждах, с черными чалмами на голо­вах. По этой бескрайней пустыне паломники направлялись в Мекку.

Но вот начался сильный ветер, поднявший тучи пыли, которые заслонили побережье. Паломников не стало видно. Вернувшись в каюту, я застал духовника читающим молит­венник. У меня сорвалось с языка:

— Мы проплываем мимо арабских стран, дышим воздухом, которым дышат и мусульмане. Надо бы воздать хвалу исламу.