Михаил Вострышев - Московские обыватели

Карикатура — рисунок, изображающий человека или событие в смешном виде, — известна в Европе с XVI столетия. В России впервые упомянуто о подобном в 1765 году в сообщении, посланном императрице Екатерине II, что появились «разные каррикатуры». Но тотчас же об этом и забыли. Первые русские карикатуры, дошедшие до наших дней, — это рисунки Теребенева и Иванова на поход Наполеона в Россию. И вновь затишье до начала 1840-х годов, когда появился альманах карикатур Даля «Похождения Виольдамура» — незатейливые рисунки с юмористическими подписями. Истинным же мастером карикатуры и создателем самого популярного московского сатирического журнала «Будильник» стал Н. А. Степанов.

Он родился 21 апреля 1807 года в Калуге. Воспитывался в Московском университетском благородном пансионе, по окончании которого поступил на службу в Департамент государственного казначейства. С 1832 года состоит чиновником особых поручений при губернаторе в Енисейской губернии, затем служит в Саратове и вновь в Петербурге в Департаменте государственного казначейства. Погруженный в мир чиновников средней руки, Николай Александрович просто не мог не начать рисовать на них карикатуры и сочинять юмористические стихи. В 1840-х годах он принялся лепить гротескные бюсты наиболее популярных современников — Глинки, Брюллова, Кукольника, князя Вяземского, Каратыгина, князя Одоевского, Греча, Булгарина, графа Соллогуба, Айвазовского, Григоровича, Белинского, Некрасова — всего около восьмидесяти. Но за истинных художников признавали лишь тех, кто подвизался на ниве реалистического искусства, поэтому в доказательство, что он не шарлатан и не ремесленник, Степанов стал создавать также реалистические бюсты — Суворова, Державина, Ломоносова, Карамзина, Крылова, Пушкина, Глинки — всего около сорока, в четверть натуральной величины.

Но нравился он современникам в первую очередь как автор трех с лишним тысяч карикатур, помещенных в журналах «Ералаш», «Сын Отечества», «Иллюстрированный альманах», «Современник», «Искры», «Будильник» и вышедших отдельными изданиями. Его рисунки в основном бичевали социальные пороки или являлись политическими шаржами на иностранных политиков, злобствовавших на Россию. Степанов не был «передовым бойцом новых идей», его творчество имело общественные задачи, во многом совпадавшие с внешней и внутренней политикой государства. Может быть, это и было одной из причин забвения его творчества. Ведь стоит пустить по рукам непристойный шарж на императора, и сразу обретешь популярность, хотя и рискуешь на год-другой угодить в ссылку. Степанову же более нравилось рисовать шаржи на друзей, которые он потом собрал и издал в альбоме «Знакомые». Он, по наблюдению И. И. Панаева, «мастерски схватил комические стороны Глинки, Брюллова и Кукольника. Он представил всю жизнь их в очень злых, метких и остроумных карикатурах».

Николай Александрович со своей женой Софьей Сергеевной (сестрой композитора Даргомыжского) последние годы жил в Москве в уединенном покое. В его кабинете — несколько ветхих птичьих чучел, статуэтки собственной работы и большая коллекция тростей и палок. Среди них выделялись тяжелые дубины, которые кроткий и слабосильный хозяин часто дарил гостям как знак особого внимания.

«Он умер тихо, как бы уснул», — отозвался на смерть Н. А. Степанова 23 ноября 1877 года основанный им журнал «Будильник». Похоронили его на Ваганьковском кладбище, но в списках художников, чьи могилы сохраняются в этом некрополе деятелей искусств, его имя, увы, не значится.

Прасковья Алексеевна Муханова доживала свой век в одиночестве в родовой усадьбе на углу Остоженки и Ильинского переулка. В глубине обширного двора стоял ее деревянный оштукатуренный дом с антресолями, построенный в 1813 году. Фасадом он выходил к Савельевскому переулку, а окна комнаты хозяйки смотрели на храм Христа Спасителя. Войдя в дом, гости сразу же попадали в царство живых цветов и певчих птиц. В гостиной, пол которой был покрыт старинным ковром, по стенам висели портреты родных и друзей Прасковьи Алексеевны. Среди них выделялся образ московского митрополита Филарета, многие годы переписывавшегося с хозяйкой и высоко ценившего духовную красоту этой благочестивой девицы. Около камина на мраморном пьедестале возвышался большой мраморный бюст ее отца Алексея Ильича, старшего из семи сыновей Ильи Ипатьевича Муханова, взявшего в жены родовитую московскую княжну Варвару Николаевну Трубецкую. В военных походах екатерининской эпохи императрица пожаловала ему за храбрость Георгиевский крест. При Александре I и Николае I он состоял сенатором и почетным опекуном, выстроил в Москве здание Мариинской больницы и управлял ею. Заведовал также Сохранной казной, совершавшей огромные обороты.

За гостиной находилась моленная комната, разделенная ширмами на две части. За ширмами, собственно, и была домовая церковь, украшенная иконами, написанными самой хозяйкой. Обладая даром талантливого художника и отличаясь благочестивым нравом, она также написала образа для иконостаса и Царских врат Рождественской церкви в Старом Симонове, для Дивеевской обители и других монастырей.

В образном поставце помещалась Тихвинская икона Божьей Матери, пожалованная Петром Великим ее родному прадеду Ипату Калинычу Муханову — любимцу и домашнему человеку царя, в двенадцать лет направленному им за границу, а потом сопровождавшему его в морских походах с титулом «командор флота».

Рядом с иконостасом стоял диван с подушкой, на котором скончались сестры хозяйки Татьяна и Екатерина, и брат Владимир.

Когда-то эта семья была многочисленной, дружили с Н. В. Гоголем и с другими известными литераторами, с государственными деятелями и духовными лицами. Мухановы любили путешествовать по святым местам, делали крупные денежные вклады во многие монастыри и приходские храмы.

Дядя Прасковьи Алексеевны, Сергей Ильич Муханов, имел свой дом неподалеку, в Мертвом переулке. По духовному завещанию последней из его дочерей Марии Сергеевны дом в 1882 году был передан для устроения в нем Мухановской богадельни при Успенской, что на Могильцах, церкви.

После смерти двоюродной сестры Прасковья Алексеевна в свои семьдесят пять лет осталась последней представительницей некогда знаменитого и древнего рода выходцев из Польши. Среднего роста, с благообразным белым лицом, седыми, по-старинному гладко зачесанными волосами, она была любима в округе всеми — и богатыми, и бедными. Праведный Иоанн Кронштадтский, впервые увидев ее, воскликнул: «Белая, белая, словно ангел!» В монастырях ее звали «светской игуменьей» и часто приглашали для бесед на обеды с архиереями.