Тофик Бахрамов - Судья показывает на центр

Улицы Мехико, я имею в виду центральные, в дни чемпионата представляли яркий, незабываемый калейдоскоп. Я не говорю о рекламе. Не было уголка, где бы не виднелась эмблема чемпионата — маленький Хуанито. Потрясало другое — колонны автомобилей с непрерывно гудящими клаксонами, рев которых перекрывало могучее:

— Ра-ра-ра! Мехико! Мехико!

А на тротуарах многочисленные группы туристов, размахивая флагами, скандировали:

— Ингленд! Ингленд!

А чуть дальше слышалось!

— Дейчланд юбер аллес!

В общем, обстановку эту трудно передать словами. Ее надо видеть, слышать, осязать…

Вечерами арбитры собирались обычно в бассейне, расположенном на крыше отеля, ходили иногда в кино, в театры. Очень тепло, по-домашнему прошел прием, организованный в пашу честь Мексиканской судейской ассоциацией, где нам вручили эмблему и памятный значок.

Тем временем наши занятия подходили к концу. На одной из тренировок порвал мышцу и выбыл из нашей судейской компании югослав Драго Хорват. Еще одну потерю мы понесли при сдаче физических нормативов комиссии ФИФА. Все-таки коварная высота взяла свое…

Однако в целом наша физическая готовность была достаточно высока. А с ней поднялся и психологический тонус. Тем более что круг наших прав был очерчен достаточно четко. Обмениваясь мнениями, мы выражали уверенность, что сумеем погасить вспышки грубости, не доведем дело до драк и кулачных стычек, как бывало, к сожалению, в недавнем прошлом.

Это чувство уверенности в своих силах, умело раскрытое в каждом из нас благодаря усилиям руководителей семинара, позволило довольно спокойно встретить распределение по группам. Конечно, всем хотелось попасть в первую группу, где в Мехико встречались сборные хозяев поля, СССР, Бельгии и Сальвадора. Тут все на виду. Многие, особенно молодые судьи, рвались в Гвадалахару. Там, в третьей группе, мерились силами Бразилия, Англия, Румыния и Чехословакия. Меньше желающих было попасть в Пуэбла и Толуку, на битву самых жестких команд — Уругвая, Италии, Швеции и Израиля, и в Леон, где выступали Перу, ФРГ, Болгария и Марокко.

Поскольку для меня, как представителя СССР, первая группа была закрыта, то, конечно, хотелось в третью. Однако меня назначили в четвертую.

За день до открытия чемпионата на заключительной пресс-конференции президент ФИФА Стэнли Роуз сообщил об основных результатах семинара. Затем были доложены принципы определения победителей в подгруппах: по лучшей разнице мячей или — в случае равенства этого показателя — по жребию; назначение добавочного времени в четверть- и полуфиналах; переигровки в финале. Жребий больше не вверялся капризной монете. На виду у всех из чаши кому-то из представителей спорящих команд предстояло вытащить победный листок.

После церемонии вручения бронзовых свистков представитель швейцарской фирмы «Булов» торжественно преподнес нам секундомеры.

— Они столь же точны, — патетически заявил он, — как и судьи, которым мы их передаем.

Наконец, от имени западногерманской фирмы «Адидас» нам были вручены специальные приборы для измерения давления и размера мяча (к слову, все матчи чемпионата проводились отличными мячами этой фирмы) и судейская форма.

Напутствиям и приветствиям, казалось, не будет конца. Я видел, что всех томит ожидание, что каждому хочется побыть немного наедине с собой. Но в Мексике это сделать не так просто. Добравшись до номера, я не мог заснуть, ибо даже сквозь плотно притворенные окна доносилось непрерывное:

— Ра-ра-ра! Мехико! Мехико!

Я махнул рукой, оделся, спустился вниз. Услужливый мальчуган, заметив меня, поднес газету с портретами арбитров. Я купил газету и из холла позвонил Кандилу.

— Хорошо, что ты не спишь, — сказал я. — Сейчас поднимусь.

Из опубликованной корреспонденции мы узнали множество подробностей о нашем судейском корпусе. Так, сообщалось, что его старейшине, сидевшему рядом со мной на широкой кровати в гладкой голубой пижаме Генеральному секретарю Олимпийского комитета ОАР Хусейну Али Кандилу, стукнуло сорок девять. А самому молодому — уругвайскому бизнесмену Рамону Баррету Руису — на 20 лет меньше. Кандил был назван первым претендентом и на титул полиглота среди арбитров. Он владеет, писал журналист, кроме родного арабского английским, французским и русским. Больше всех матчей на чемпионатах мира, как явствовало из газеты, провели Роберт Давидсон из Шотландии и Артуро Ямасаки. На несколько абзацев растянулось объяснение, почему самая длинная фамилия у испанца Хосе-Мария Орреса де Мендивила. Столь же подробно обсуждалась проблема сохранения растительности на лице. Среди бритых арбитров, восклицал автор, лишь трое усатых: де Мендивил, Абель Агилар Элизальде из Мексики и азербайджанец Тофик Бахрамов.

Я решительно поднялся.

— Извини за позднее вторжение. Но я думал, что накануне чемпионата газету заинтересует что-либо и кроме моих усов.

— Ты никак не привыкнешь к их стилю. Побольше ерунды, поменьше мысли, — Кандил проводил меня к двери. — Постарайся заснуть. А газету сохрани. Все-таки память.

Воскресным утром в последний день мая я сразу после завтрака, как обещал накануне, навестил Курта Ченчера. Он сидел в низком кресле у окна и смотрел вниз, на забитый машинами проспект. Сквозь стекла доносилось приглушенное «ра-ра-ра!», хотя и не так отчетливо, как ночью. На столике перед креслом дымилась чашка чаю.

Ченчер, обычно очень приятный и душевный собеседник, хорошо владеющий собой, на этот раз с трудом удерживал себя в руках. Мне было понятно его состояние. Четыре года назад в Лондоне я видел, что такое же волнение испытывал опытнейший венгерский арбитр Иштван Жолт, которому я помогал в матче между сборными Англии и

Уругвая. Как мог, я успокоил Ченчера, рассказав ему несколько забавных историй из своей практики. На прощание мы обменялись с ним бронзовыми свистками и от сердца пожелали друг другу, чтобы они свистели только «по делу», только на пользу футболу.

За три часа до начала первой игры мы, арбитры, выехали на автобусе из отеля на стадион. В сплошном потоке машин не было, кажется, ни одной, на которой (на крыше, дверцах, капоте, багажнике) не красовалось бы «Мехико!». Кроме того, это слово, многократно повторенное тысячами уст, лилось в открытые окна автобуса. Особенно впечатляюще выглядела группа девушек в национальных костюмах, с флажками в руках, непрерывно и звонко скандирующих:

— Мехико! Ра-ра-ра!

Латиноамериканские арбитры, вскочив с сидений, присоединились к их и без того мощному хору. Я резко приподнялся, но черноглазый итальянец Антонио Сбарделла опередил меня.

— Вы забываете, — крикнул он по-испански, — что являетесь арбитрами! Где же объективность и беспристрастность?