В. Балязин - Герои 1812 года

Шведы, увидев перед собой внезапно появившиеся русские войска, растерялись. Этим умело воспользовался Кульнев. Под ударом его отряда противник дрогнул и, бросая артиллерию, подводы и боеприпасы, отступил. В течение восьми дней все Аландские острова были заняты русскими войсками. Но и после этого русские войска не остановились. Ученики Суворова Багратион и Кульнев неудержимо рвались вперед.

Кульневу поручается ответственное задание: произвести разведку шведского берега. Свое поручение Багратион сопроводил словами: «Надо испытать дорогу на шведский берег и разведать неприятельские силы. Господа шведы не единожды у нас гостили, давно пора визит отдать».

«Завтра отправиться к походу, — дает распоряжение Кульнев, — людей обмыть в банях и выкатать в снегу, укрепятся нервы. Онучки и сорочки обмыть: человек свеж, и силы удвоятся».

Всю ночь 7 марта отряд Кульнева шел через ледяные громады Аландсгафа. А утром перед гарнизоном и жителями шведского прибрежного города Гриссельгама предстало необычное зрелище: по льду с криками и гиканьем неслись русские кавалеристы… В своем донесении Багратиону Кульнев сообщал: «Благодарение богу, честь и слава российского воинства на берегах Швеции! Я с войском в Гриссельгаме… На море мне дорога открыта, и я остаюсь здесь до получения ваших повелений». Брату об этом он писал так: «Экспедиция на Аландские острова кончилась с честью и славою нашего оружия, а я имел счастие, преследуя неприятеля, быть в Швеции в ста верстах от столицы».

Такая близость русских войск к Стокгольму вызвала большую панику при дворе, и пришедший к власти после дворцового переворота герцог Зюдерманландский немедленно запросил у русского командования перемирия. Окончательно же мир был подписан в Фридрихсгаме 5 сентября 1809 года. Войны закончились, дипломаты принялись подводить итоги. Армия возвращалась в Россию. А с нею и генерал-майор Яков Петрович Кульнев.

Девять лет понадобилось ему, чтобы перешагнуть от чина поручика до ротмистра, тринадцать лет он служил в звании майора и менее чем за два года прошел путь от подполковника до генерал-майора. Сам же Кульнев об этом писал: «Гораздо лучше быть меньше награждену по заслугам, чем быть много без всяких заслуг».

Поход на Аландские острова стал наиболее ярким событием в военной биографии Кульнева, но до этого он участвовал в нескольких важных сражениях: при Сальми и занятии Якобштадта, при Пихалоки, где захватил начальника штаба шведских войск генерала Левенгельма, при Куортанском озере, при Оровайсе, и каждое из них отмечено либо производством в следующий чин, либо наградой. Золотая сабля «За храбрость», орден Анны 1-й степени, а самое важное «за вящие заслуги, оказанные на поле брани», — Георгиевский крест 3-й степени.

Как правило, завоеватели оставляют недобрый след в истории покоренных государств. Примеров, подтверждающих это, можно привести множество. С Кульневым было несколько иначе. Пожалуй, трудно отыскать в анналах истории пример тому, чтобы завоеватель оказался воспет в стихах:

Несмотря на явную погрешность поэта относительно возраста Кульнева (ему было 45 лет, когда закончилась война), остальное соответствует истине. В преданиях шведского и финского народов долго продолжал жить образ «русского богатыря, задушевного и отзывчивого человека». Кстати, сам Йохан Людвиг Руненберг, автор этих строк, фигурирует на одной из финских гравюр того времени сидящим на руках у Кульнева. Гравюра эта сохранилась до наших дней.

В своих воспоминаниях о Кульневе Денис Давыдов писал: «Молва о его великодушии разносилась повсюду». Там же известный партизан приводит интересный случай. В городе Або, занятом войсками Багратиона, в доме бургомистра давали бал. Когда в зал вошел Кульнев, все — и дамы и мужчины — встали со своих мест, окружили его и принялись выражать искреннюю благодарность «завоевателю». Следует добавить, что по-рыцарски Кульнев относился не только к мирным жителям, но и к противнику. «Кто кричит пардон, — гласит один из его приказов, — того брать в полон». А уж если кто попадал ему в «полон», то никогда не испытывал ни издевательств, ни унижений, о чем, в частности, свидетельствовал пленный шведский генерал Левенгельм.

К периоду войны со Швецией относится тесная дружба, завязавшаяся между Кульневым и Денисом Давыдовым, который был моложе Кульнева на 21 год.

«Я познакомился с Кульневым в 1804 году, — пишет Давыдов, — во время проезда моего чрез город Сумы, где стоял тогда Сумский гусарский полк, в котором Кульнев служил майором… Знакомство наше превратилось в приязнь в продолжение войны 1807 года в Восточной Пруссии… Но в годах 1808 и 1809… приязнь наша достигла истинной, так сказать, задушевной дружбы, которая неослабно продолжалась до самой его блистательной и завидной смерти… Мы были неразлучны, жили всегда вместе, как случалось, то в одной горнице, то в одном балагане, то у одного куреня под крышею неба, ели из одного котла, пили из одной фляжки».

Дружба с Кульневым оказала большое влияние на Давыдова, он многому у него научился, многое перенял и позже использовал этот опыт во время Отечественной войны 1812 года. Облик Кульнева запечатлен и в стихах Давыдова:

О популярности Кульнева достаточно красноречиво говорит такой факт. А. С. Пушкин в повести «Дубровский» вкладывает в уста помещицы Анны Савишны Глобовой следующий рассказ: «…Вдруг въезжает ко мне человек лет 35-ти, смуглый, черноволосый, в усах, в бороде, сущий портрет Кульнева…»

В апреле 1809 года Кульнев назначается шефом Белорусского полка, располагавшегося в Молдавской армии. Но в Бухарест, где находилась Главная квартира Молдавской армии, он прибыл только через год. Об этом он сообщает брату: «Наконец, 1-го апреля прибыл благополучно в город Бухарест, где нашел главнокомандующего графа Каменского… и по доверенности его ко мне препоручил мне командование авангардом главной армии… Армия наша… скоро начнет наступательные движения за Дунаем, и уповательно…, что война скоро кончится с честию и славою для России».

Когда Кульнев писал это письмо, война с Турцией шла уже более трех лет. Наполеону было важно, чтобы Россия увязла в этой войне и тем самым оттянула большую часть сил на юг. Его намерения были ясны: с конца 1810 года он начал всерьез готовить вторжение в Россию.