Джон Гибсон - Над нами темные воды. Британские подводные лодки во Второй мировой войне

Женщины всегда с нетерпением ждали субботы, когда они могли не только встретиться и наговориться, но и посмотреть фильм в маленьком городском клубе. После кино обычно ехали ужинать к одному из братьев. В этот раз все отправились к Джиму. Сели за стол в полночь, а встали в третьем часу утра. Возвращались на машине. Полная луна нежным светом освещала дорогу и пастбищные участки. Ночь была чудная, и сознание того, что наступающее воскресенье будет выходным днем, делало ее еще более прекрасной. В этот день овцы будут просто овцами, а не глупыми грязными животными, успевшими надоесть нам за неделю хуже горькой редьки.

В эту ночь я не могу заснуть. Успокоенный тем, что вставать рано не придется, вышел во двор, подошел к краю эвкалиптовой рощи и стал наблюдать рассвет. Постепенно небо на востоке прояснилось, звезды померкли. Как только луна села у меня за спиной, наступил рассвет, окрасивший облака над горизонтом ярким оранжевым цветом. Я уже хотел вернуться в дом, когда увидел впереди темный силуэт кенгуру. Животное на мгновение застыло в нерешительности и затем скрылось в кустах. Топот его ног напоминал стук лошадиных копыт. Когда я вошел в дом, подул легкий юго-восточный ветер, принесший с собой аромат леса. Начинался новый день.

На второй неделе своего пребывания на ферме я стал по вечерам выходить в лес с винтовкой Артура в надежде подстрелить кенгуру. В предзакатные часы, когда умолкали насекомые, в лесу воцарялась полная тишина. Но она была обманчивой, я знал, что где-то в чаще затаились и ждут наступления темноты голодные кенгуру. Пройдя через лес, я подходил к краю пшеничного поля, садился под каким-нибудь деревом и ждал. Ждать приходилось долго, я успевал выкурить не одну сигарету. Время от времени тишину нарушали треск и шорох, когда пробегал по траве кролик или птица перепрыгивала с ветки на ветку. С наступлением темноты животные выходили из своих укрытий и отправлялись на поиски пищи. Кенгуру ели пшеницу на полях или перепрыгивали через забор и кормились травой на пастбищных участках. Огромные, ростом до двух метров, они передвигались прыжками, наклонялись и жевали траву, пододвигая стебли ко рту короткими передними лапами. Время от времени приподнимались, оглядывались и прислушивались, не грозит ли им опасность. Их было много, иногда до двадцати особей. Некоторые подходили очень близко, но я никогда не стрелял в них в упор. В ночной тиши оглушительный звук выстрела прокатывался по полям гулким эхом, заставляя кенгуру в панике запрыгать на своих огромных задних лапах. Они не знали, где я нахожусь, и поэтому неслись в разных направлениях. В такие минуты я испытывал некоторое беспокойство от мысли, что они могут кинуться ко мне и запросто раздавить, но в конце концов кенгуру успокаивались и вновь принимались за еду.

Я выпустил немало пуль в этих животных и, как мне казалось, часто попадал, но, обследуя место охоты утром, убеждался, что не убил ни одного. Чтобы убить кенгуру, необходимо попасть в голову или хотя бы в бедро. С пулей в теле эти животные могут пробежать много миль. Не желая возвращаться домой без добычи, я подстрелил перебегавшего дорогу кролика.

Еще я охотился на диких голубей. Эти красивые птицы весной залетали в сад и клевали семена растений, которые сажала жена Артура. Серые, с яркими розовыми крыльями, они часто садились на деревья, но были очень пугливыми. Я придумал способ перехитрить их. Чтобы они перестали меня бояться, я два дня по утрам проходил мимо эвкалиптовой рощи с палкой. На третий день вместо палки взял винтовку и подстрелил одного голубя. Но одна маленькая птица за три дня – это слишком мало, тем более что мой отпуск подходил к концу. Я начал выезжать на лошади в надежде подстрелить эму, но надеждам моим не суждено было сбыться. Эти гигантские птицы были не менее осторожными, чем голуби, и убегали, завидев меня издалека. Для охоты в австралийском «пшеничном поясе» нужна была особая сноровка.

Две недели пролетели незаметно, пришло время возвращаться в город. Артур повез меня обратно в своем новом быстром «бьюике». По грунтовой дороге мы ехали не спеша, но последние 80 миль по асфальту преодолели за пару часов. Вдали показался город. Солнце освещало высокие белые здания, стоящие вдоль реки Суон, по синим водам которой плавали парусные шлюпки. Машина сделала последний поворот, и я увидел мачты плавучей базы. Я возвращался к суете военной жизни, возвращался в настоящее. Меня не удивило, что главный врач выписал меня из госпиталя и разрешил выйти в море. Две недели, проведенные в «пшеничном поясе», сделали свое дело. Я был полностью здоров.

Недавно я просматривал содержимое старого бумажника, который был со мной в последние недели тихоокеанской войны. Он напомнил мне о поездке из Перта в Манилу, совпавшей по времени с празднованием окончания войны. Я пытался вспомнить, как начиналась эта поездка и какое настроение тогда у меня было. Порывшись в квитанциях Управления воздушных перевозок и сертификатах ленд-лиза, я наткнулся на сложенный пополам синий листок, на котором было написано: «Уильям Кейпелл. Величайший фортепьянный талант со времен Горовпца». Этот листок оживил во мне воспоминания о последних днях пребывания в Австралии.

Известие об окончании войны пришло в пятницу, когда я был на прощальном вечере в американском клубе. Мы спокойно танцевали, выпивали и играли на «фруктовых машинах» [13]. Неожиданная новость нас очень обрадовала, и гулянье продолжалось всю ночь. Мы ездили на машине по парку мимо высоких кипарисов и по набережной реки Суон. Затем отправились в сверкающий огнями центр города, где жители веселились, пели и плясали. Заехали к друзьям, которые радостно приветствовали нас и угостили марочным вином. Приближался новый день, мирный день. Небо, на котором начали меркнуть звезды, тоже было мирным. Война закончилась.

Когда утром мы прибыли на плавучую базу, выяснилось, что штаб ВМС известие о мире ничуть не тронуло. Подводные лодки продолжали выходить в море, и мне было отказано в просьбе отменить бронь на место в самолете, который на следующее утро вылетал в Сидней. Такой поворот событий лишь усилил испытываемое нами похмелье. Проглотив по рюмке рома и запив его молоком, мы посмотрели в иллюминаторы на неизменившийся пейзаж и с мрачным видом принялись собирать свои вещи. В этот вечер экипаж одной из подводных лодок устраивал в городе танцы. Обычно они проходили шумно и весело. Но мне было не до веселья. Не хотелось покидать Перт в канун празднования победы. С тяжелым чувством я побрел в офицерский клуб, снял комнату, не раздеваясь улегся на кровать и стал смотреть в потолок. На танцы идти я не собирался. Голова гудела, и не было никаких желаний. Утром на взлетно-посадочной полосе меня будет ждать самолет, который разлучит меня с друзьями, чтобы доставить в душные грязные джунгли. Ситуация казалась безнадежной.