Софья Тютчева - За несколько лет до катастрофы

Но бесспорно самым интересным эпизодом моего кратковременного пребывания в Англии была встреча с писателем сэром Дональдом Мэккензи Уоллесом. В 1870 году он приехал в Россию, где пробыл шесть лет, изучая социальный и политический строй страны, её учреждения, язык и литературу. Результатом его исследований и наблюдений явилось двухтомное сочинение «Russia», выдержавшее несколько изданий. Для иностранцев эта книга была как бы откровением, так как в то время Россию на Западе было принято считать полуазиатской страной. Между прочим, Мэккензи Уоллес называл нашу родину «страной чудовищных контрастов», в чём с ним можно было согласиться. В Москве он часто посещал моих теток, особенно Екатерину Федоровну Тютчеву, жившую с Дарьей Ивановной Сушковой, сестрой моего деда – поэта Тютчева. Я очень уютно провела с ним вечер на палубе «Штандарта», расспрашивая его о том, что для меня было родной и интересной стариной. Мною овладело какое-то странное чувство. Слушая рассказы сэра Дональда, я как бы перенеслась в прежнюю Москву и передо мной, как живые, вставали образы близких мне людей, давно скончавшихся.

На обратном пути из Англии мы попали в Северном море в густой туман. Он начался в 8 часов вечера и рассеялся лишь к 4 часам утра. Должна признаться, что из всех моих морских ощущений это было самое жуткое. Мы двигались как бы ощупью, окруженные непроницаемой завесой молочно-белого цвета. Даже дышать становилось трудно. Государь находился все время на мостике с командиром «Штандарта» И. И. Чагиным и флаг-капитаном К. Д. Ниловым. Думаю, что мало кто из нас спал в эту ночь. В германских водах к нам должны были подойти немецкие конвоиры. Несмотря на принятые меры, у нас опасались этого момента. Помню, что я спустилась в свою каюту и через открытый иллюминатор переговаривалась с теми, кто находился на палубе. Вдруг я услышала какой-то шум, как будто что-то скользнуло совсем около борта яхты. «Что это?» – воскликнула я невольно, и тут услышала немецкий говор. Оказалось, что конвоиры нашли нас в тумане и заняли свои места. Эта точность очень поразила наших моряков, тем более, что французские конвоиры уже давно от нас отстали. Этим случаем я заканчиваю описание моего первого заграничного путешествия с царской семьей.

Императрица страдала сердечными припадками, и летом 1910 года врачи предписали ей провести курс лечения в Наухейме. Мы выехали из России в начале августа и, минуя Берлин, чтобы не встречаться с императором Вильгельмом, прибыли в замок Фридберг, находящийся вблизи от Наухейма. Замок принадлежал брату Александры Федоровны великому герцогу Гессенскому Эрнсту-Людвигу.

О нашем пребывании там я сохранила наилучшие воспоминания. Великий герцог и его вторая жена герцогиня Элеонора были чрезвычайно приветливы и гостеприимны. Мы вели приятную, почти семейную жизнь без стеснительного этикета больших дворов. К девяти часам свита собиралась в столовую к утреннему кофе. Во главе длинного стола, уставленного всевозможными кушаньями и фруктами, сидела гофмейстерина госпожа Бранси. Она разливала чай и кофе и вообще исполняла обязанности хозяйки. С ней и с фрейлиной герцогини Жоржиной Ротсман я вскоре очень сблизилась. После кофе я ходила гулять с моими воспитанницами, большей частью в Наухейм. Им очень нравилось заходить в магазины и покупать всякую мелочь. Анастасию Николаевну особенно прельщали магазины игрушек, где продавали кукольную обувь разных размеров и даже калоши. Татьяна Николаевна не всегда нас сопровождала, так как врачи нашли у неё слабое сердце и она ездила с императрицей брать ванны. В час был завтрак, после которого мы направлялись на автомобилях на экскурсии в окрестности Фридберга, необыкновенно живописные. Иногда мы останавливались в каком-нибудь ресторанчике и пили там чай. Как-то раз мы вышли из автомобиля и пошли по дороге, с обеих сторон обсаженной фруктовыми деревьями. На ветвях висели прекрасные груши и яблоки. Государь осведомился, чьи это деревья, и, узнав, что они принадлежат казне, удивился. «Неужели их не обрывают? Как вы этого достигаете?» – спросил он с изумлением герцога. Герцог ответил, что у каждого поселянина есть свои деревья. «Ну, a у меня не только ничего не осталось бы, но и деревья бы поломали», – сказал государь. Затем, улыбаясь, он сорвал яблоко (видимо, в нём заговорила русская природа) и спросил: «Что мне за это будет?» Герцог рассмеялся.

Однажды мы возвращались с экскурсии раньше обыкновенного. Императрица никогда с нами не ездила, а в этот раз и Татьяна Николаевна оставалась дома. Когда я пришла к обеду, ко мне подошёл герцог. «Ваша Татьяна лгунья», – сказал он мне раздраженным тоном. Я удивленно на него взглянула. «Когда мы вернулись, – пояснил герцог, – я пошёл к сестре и заметил, что кто-то прошмыгнул из её комнаты. Мне показалось, что это Аня. Вслед за ней вышла Татьяна. Я спросил её, кто здесь был, она ответила, что не знает». Что могла я сказать герцогу? Мне было понятно, что в этой лжи нельзя было винить Татьяну. Оказалось, что Анна Вырубова в Гамбурге и навещает императрицу в наше отсутствие. На другой день герцог отозвал меня и фрейлину Бюцову и сказал нам, что он считает недопустимым, чтобы в его доме императрица тайком принимала своих знакомых. Это неудобно даже по отношению к прислуге. Поэтому он решил на несколько дней пригласить госпожу Вырубову. Аня переехала в Фридберг, но с нами не ездила на экскурсии.

Обедали в замке в 7 часов, после чего все общество расходилось по своим помещениям. Однажды государь спросил меня, не скучно ли мне без чая. На мой утвердительный ответ, он сказал, что он без этого не может обойтись и будет присылать чай и мне в мою комнату. Действительно, с этого дня камердинер государя каждый вечер приносил мне чай и русские газеты, преимущественно московские, так как государь знал мою привязанность к родным местам. Такое внимание мне было очень приятно и ценно.

Вспоминаю один эпизод, в своё время поставивший меня в чрезвычайно неловкое положение, но о котором сейчас я вспоминаю со смехом. Ко мне в Наухейм заехал повидаться мой брат Федор Иванович, который в это время путешествовал по Германии. Мои воспитанницы тотчас же разгласили по всему замку это интересное, по их мнению, известие, а герцог, со свойственной ему любезностью, передал приглашение моему брату к завтраку. Зная необщительный характер Феди, а главное, что он терпеть не мог бывать в так называемых «сферах», я всячески старалась отклонить приглашение. Я ссылалась на то, что мой брат в дороге и не имеет с собой соответствующего костюма, – все было напрасно. Герцог сказал, что в Фридберге мы ведем деревенский образ жизни, что это не официальный прием, а приглашение запросто, следовательно, мои брат может явиться в том, что у него есть, хотя бы в пиджаке. Он добавил, что предоставляет Феде выбрать удобный для него день. Это уж было верхом предупредительности! Мне оставалось только поблагодарить и отправиться в Наухейм, где, я чувствовала, меня ожидает буря. Так оно и вышло. Федя наотрез отказался от завтрака, и мне стоило неимоверных трудов убедить его, что это не только невежливо, но и неприлично. Наконец он сдался и назначил субботу. Когда настал этот злополучный день, я поехала в Наухейм, чтобы лично доставить Федю в замок. Можно себе представить, каков был мой ужас, когда он совершенно спокойно сказал мне, что никуда не поедет. Все моё красноречие разбилось об эту холодную решимость. Наконец я в отчаянии воскликнула: «Да ведь ты сам назначил этот день!» – «Скажи, что я болен, что я умер, все, что хочешь», – последовал ответ. Так и пришлось мне ехать обратно и сочинить малоправдоподобную историю о его внезапном заболевании. Услышав об этом, императрица отпустила меня на целый день ухаживать за больным, которого я, конечно, не застала дома. В результате я лишилась интересной экскурсии и до вечера проскучала одна. Перед обедом государь осведомился о здоровье моего брата. «Болезнь не смертельная?» – спросил он. «Нет, ваше величество», – ответила я. едва сдерживая улыбку. Он также улыбнулся и сказал: «Я сделал бы то же самое на его месте».