Пьер Жюрьен-де-ла-Гравьер - Война на море - Эпоха Нельсона

Что был Нельсон до Абукира? - любимый ученик, товарищ Джервиса, страстный поклонник великого графа, первым утвердившего в английском флоте ту непоколебимую дисциплину, ту правильность в самом усердии, пред которыми пала пылкость французов. Нельсон выучился тогда у Джервиса сохранять здоровье экипажей, не прекращая крейсерства, держать корабли круглый год в море, не отсылая их в порт, а главное - обращать внимание на военное и морское обучение флота. Впоследствии ему помог его счастливый характер, и из дисциплинированного флота он сделал сообщество братьев-товарищей. Нельсон и Коллингвуд одни только обладали искусством действовать на массы энергией без суровости, убеждением без слабости и более посредством обаяния, нежели начальнической властью. Кумир своих матросов, Нельсон умел в той же степени заслужить и любовь офицеров. Но для него было недостаточно, чтобы это чувство питали к нему одному: благоразумный и великий политик, он хотел, чтобы в целом флоте, между всеми людьми, предназначенными сражаться под одним флагом, царствовала взаимная любовь, взаимное доверие. В Неапольском заливе, у берегов Балтики, перед Тулоном и Кадиксом, среди важнейших занятий, среди самых критических обстоятельств, он всегда находил время вникать в малейшие распри и верной рукой сдерживал готовое возникнуть недовольство. Наблюдая за этим знаменитым человеком в те минуты, когда он снисходил до мелочной заботливости в примирениях, до ничтожных переговоров, легко понять, какое благодетельное влияние может иметь на эскадру любимый начальник. Вместо того, чтобы держать себя далеко от всех под предлогом какого-то ошибочного представления о своем достоинстве, Нельсон, напротив, вмешивался всеми силами в частную жизнь своих подчиненных, вскоре сам делался центром этой жизни и, привлекая к себе все эти воли, спорить готовые одна с другой, соединял их в одну мысль, заставлял их стремиться к одной общей цели - к уничтожению французских эскадр.

Но главной причиной преданности офицеров Нельсону и стремления их содействовать ему во всем была необыкновенная простота и ясность его приказаний, его инструкций. "Я готов, - говорил он часто, - пожертвовать половиной моей эскадры, чтобы уничтожить французскую". Исполненный этой мысли, он никогда не осуждал офицера, которому не посчастливилось, а напротив, всегда защищал его. По его мнению, деятельный капитан был всегда прав. Потеряв судно, он заслуживал, чтобы ему дали другое. "Я не принадлежу, - писал он в одном подобном случае взыскательному Адмиралтейству, - к числу тех людей, которые боятся земли. Те, которые опасаются приблизиться к берегу, редко совершат какой-нибудь великий подвиг, особенно с мелким судном. В потере судна легко утешиться, но потеря услуг храброго офицера, была бы, по моему мнению, потеря национальная. И позвольте вам заметить, Милорды, что если бы меня самого судили всякий раз, как я ставил в опасное положение мой корабль или мою эскадру, то вместо того, чтобы заседать в Палате Пэров, я давно бы должен был быть исключен из службы". Вот какими средствами Нельсон создал капитанов, способных содействовать ему в его дерзких предприятиях. Своим личным примером, своими наставлениями, своим деятельным сочувствием к славному несчастью он научил их считать сбережение судна вещью второстепенной, а первой, главной обязанностью почитать исполнение получаемых приказаний. Он употребил все усилия, чтобы внушить им ту уверенность, которая оживляла его самого, когда, в 1795 г. перед Генуа, он отвечал генералу Больё. "Не бойтесь за мою эскадру. Если она погибнет, то адмирал в замене ее найдет другую". Во время войны у нас смотрят снисходительнее на подобные потери, но в мирное время на них негодуют. Иногда, однако, можно допускать подобные неизбежные случайности; надо даже ожидать их, если желают иметь деятельный флот, которому, при обстоятельствах более важных, не пришлось бы отвыкать от осторожных, опасливых привычек, происходящих от страха преувеличенной ответственности{97}. Все то, что Нельсон предпринимал с своими кораблями в течение своей блестящей карьеры, все опасности и случайности, каким он их подвергал во время этой исполненной приключений одиссеи, конечно, поразят удивлением всякого моряка. Не будем считать Абукирской бухты, в которую он повел свою эскадру при захождении солнца, руководствуясь плохим очерком, найденным на французском купеческом судне; не будем вспоминать его опасную экспедицию в Балтику, - но кто из морских офицеров не придет в восторг от его последнего крейсерства, в продолжение которого он водил свой флот и старика "Виктори", приученного к бoльшей заботливости, в проходах почти неизвестных, которые даже в наше время кажутся едва доступными для подобных судов. Нет тех трудностей в морском деле, к которым бы англичане не привыкли в этой школе. Вот тайна тех упорных крейсерств, по милости которых французские порты и берега в самой середние зимы держались в блокаде и в тревоге. Вот лучшее объяснение тех быстрых движений, которые разрушали планы французов, тех неожиданных сосредоточений, вследствие которых казалось, что английские эскадры как будто покрывают все моря своими судами.

Поэтому в Нельсоне, соединявшем в себе огромную активность с редкой смелостью, нужно еще более изучать деятельность моряка, нежели смелость воина. Только с этой точки можно понять всю важность документов, служивших основанием нашему труду. Этот памятник, воздвигнутый герою Англии благоговейной заботливостью, есть также памятник исторический. Неоспоримые доказательства пылкой любви к морскому делу, энтузиазм к званию моряка, отличавшие Нельсона от всех его соревнователей, - эти полуофициальные депеши, эти резкие излияния чувств и мнений переносят нас в середину неприятельского лагеря и дозволяют нам мыслью проникнуть в шатер Ахилла. Франция успокоилась несколько насчет своей будущности, уверенная, что несчастья ее в течение последней войны произошли ни от характера народа, ни от сущности вещей, но от временного упадка, в который ее ввергли несчастные обстоятельства{98}. Французы убедились также, что отдаленное действие центральной власти очень слабо заменяет постоянное действие власти неместной; что самая искусная администрация не может заменить управления непосредственного; что сила созидающая может заключаться только в военачальнике. Когда Франция будет иметь более доверия к своим агентам, и, если можно так выразиться, окрасит цветом своей порфиры адмиралов, когда начальники эскадр и портов, эти почетные офицеры, будут иногда раздавать награды сами от имени правительства{99}, тогда во всех флотах найдутся начальники, готовые сделать то же для своего флота, что Джервис и Нельсон сделали для английского. Тогда можно надеяться увидеть снова, как этого желал несчастный Де-Грасс, "возрождение той привязанности, какую некогда имели французские моряки к своим начальникам".