Федерико Феллини - Я вспоминаю...

По возвращении Антониони в Италию Франческо Рози и его жена, Джанкарла, устроили в его честь прием в своем доме во Фреджене. Конечно, все присутствующие читали об Антониони и марихуане. В числе приглашенных были Феллини и Джульетта.

В воздухе повисла напряженность. Люди ощущали себя довольно неловко. Говорили обо всем на свете, избегая эпизода с марихуаной. Джанкарла отвела Феллини в сторону и сказала: «Это ужасно. Что нам сделать, чтобы растопить лед?»

Феллини направился в сторону Антониони. Наклонился, снял с ноги туфлю и, протянув ее Антониони, спросил: «Покурим?»

Все захохотали, и напряжение спало.

Роберто Росселлини рассказал мне о причине своего разрыва с Феллини. Наш разговор начался с обсуждения деятельности общества «Американских друзей Французской синематеки». Нас познакомила сотрудница синематеки Мэри Меерсон; разговор принял неожиданный оборот, когда коснулись значения понятия «друг». В этой связи Роберто Росселлини и заговорил о своих взаимоотношениях с Феллини:

«Как-то вечером мы собрались поужинать, но днем мне позвонил Федерико и сообщил, что не сможет прийти, так как уже пообещал кому-то поужинать с ним сегодня и забыл об этом. Он сказал, что должен сдержать обещание, так как уже не раз отменял встречу с этим человеком, который, как выяснилось, был моим врагом номер один. Я был недоволен. Мне не оставили выбора. Передо мной не извинились. Я не понимал, как Федерико может ужинать с подобным человеком, которого, не сомневаюсь, Федерико находил по меньшей мере скучным.

На следующий день Федерико позвонил узнать, сможем ли мы встретиться. Я спросил, как прошел ужин. Он ответил, что было скучно, если не сказать больше. Затем добавил: «Кстати, ты тоже там фигурировал». И замолчал. Я не стал его больше ни о чем спрашивать. Знал, что тот человек ничего хорошего обо мне не скажет. Он продолжил: «Ты был главным предметом разговора. Он весь вечер говорил о тебе гадости».

Мне было наплевать, что нес обо мне этот человек, но я задал Федерико такой вопрос: «Когда он говорил обо мне гадости, ты ему возразил?»

Федерико ответил: «Нет. Это не имело никакого смысла. Он тебя терпеть не может. Я не мог изменить его мнение».

Он был прав. Прав по отношению к тому человеку, но не по отношению ко мне. Ответ Федерико был прагматичен, логичен. И он был со мной честен. Мог соврать, сказав, что кинулся меня защищать, но это был бы не Федерико. Он не считал, что поступил неправильно. Мне, тем не менее, казалось несправедливым то, что он ничего не сказал в мою защиту. На его месте я бы сразу пресек этого человека: «Федерико — мой друг. Еще одно слово в его адрес, и я уйду». Так поступил бы я, оказавшись на месте Федерико. Но я бы не оказался на его месте, так как не принял бы приглашения ни от одного из его врагов.

Когда Федерико выразил желание перенести нашу встречу на другой день, я ответил, что всю неделю буду занят и позвоню. Но не позвонил. Конечно, я собирался ему позвонить, но передумал. Царящий между нами теплый, непринужденный дух товарищества испарился. Жизнь развела нас в разные стороны, значит, все к этому шло, раз мы позволили такому случиться.

Федерико — гений, и я горжусь, что одним из первых предоставил ему возможность работать над тем, что было предначертано ему судьбой».

В 1993 году Альберто Сорди снимал один фильм, в котором сыграл кучера, отчаянно пытающегося спасти свою старую клячу от бойни. С Джульеттой и Феллини он был знаком со времен Второй мировой войны, когда все трое обменивались анекдотами, дабы ослабить напряженную обстановку в Риме.

«Нам обоим было около двадцати, — рассказывал он, — мы встретились в кафе, куда журналисты из «Марка Аврелия» забегали выпить кофе с пирожным. Феллини был похож на отощавшего хиппи».

Сорди отметил разницу между тем образом женщины, о котором неизменно рассуждал Федерико и который представлялся его идеалом, и Джульеттой:

«Федерико остался маленьким мальчиком с представлениями маленького мальчика о большой тете с огромным бюстом. Мать всегда кажется вам большой. Он был помешан на большой груди. Джульетта представляла собой полную противоположность воображаемому образу. Она напоминала маленькую девочку. Было так забавно на них смотреть, когда они стояли рядом. Контраст заключался в росте обоих! Но он мог постоять за эту кроху, хоть и сам оставался мальчишкой.

Они с Джульеттой отлично дополняли друг друга. Многие мои знакомые менялись, когда на их долю выпадал успех. Но не Федерико. Мы подружились в то время, когда он впервые приехал из Римини, глубокой провинции, и познакомился с Джульеттой. Она приютила его и вдохнула жизнь в этого несчастного, тщедушного паренька. Она заботилась о нем, и ее семья его приняла. Он нуждался в уходе — в регулярной еде, постиранной одежде.

Когда их медовый месяц миновал, мы все вместе стали бывать в маленьком ресторанчике, где платили лишь за спагетти; но повар был моим приятелем и под спагетти подкладывал кусок мяса».

Для Туллио Пинелли, давнего соавтора Феллини по перу, с первых встреч с юным Федерико было очевидно, что тому уготована особая судьба:

«Федерико было за двадцать. Мне — тридцать восемь. Он был высокий, стройный, молодой, с очень густой шевелюрой. Он родился в Римини. Я — в Пьемонте. Мы были из разных миров, и когда стояли рядом, казалось, что голова одного возвышается над головой другого; но мы быстро сошлись, так как оба страстно любили жизнь.

Феллини был наделен даром божьим. Он четко знал, чего хотел, и его невозможно было остановить. Прирожденный режиссер. Упрямый. Никаких компромиссов. Он был очень молод, но уже исполнен готовности стать режиссером.

Меня убедил в этом один давнишний случай. Еще во Вто-)1 рую мировую мы как-то попали в «Гранд-отель» в Триесте, шикарное здание, построенное в девятнадцатом веке. После бомбардировок в Триесте уцелело всего несколько зданий. В этом шикарном отеле были так называемые императорские покои, названные в честь австрийского императора, который провел там ночь. Федерико был всего-навсего начинающий сценарист, но, увидев эти покои, просто не мог в них не въехать. Я спросил его: «Ты что, спятил?»

Когда я вновь его увидел, он перетаскивал свои вещи в «императорские покои».

В последний раз я встречался с Федерико перед самым его отъездом в Швейцарию, где ему собирались сделать операцию на сердце. Катал его по Риму. Мы проехали мимо сводчатой галереи, когда-то кишевшей кошками. Обычно мы туда приходили и кормили их ветчиной и сыром».

Теннесси Уильямс спросил меня, заметила ли я, встречаясь с Феллини, как они похожи. Я ответила, что не увидела сходства.

«Но неужели вы не заметили, — продолжал настаивать Уильяме, — какой он высокий и какой я маленький? Неужели не заметили, что он постоянно носит галстуки, тогда как я скорее надену на себя цепи, если можно будет выбирать? Не заметили, что я частенько увлекаюсь мужчинами, тогда как Феллини полностью поглощен интересом к женщинам? Я тоже люблю женщин, но я скорее полюблю одну из миллиона, а он, судя по всему, присмотрит себе миллион минус одну, что подвернулись под руку.