Роберт Пейн - Ленин. Жизнь и смерть

4) Потребное количество служащих должно быть немедленно переведено в Публичную библиотеку из департаментов министерства народного просвещения (с расширением женского труда, ввиду военного спроса на мужской), в каковых департаментах 9/10 заняты не только бесполезным, но вредным трудом».

Библиотеки — тема, близкая ленинскому сердцу. Надо признать, что библиотеки он знал. Больше всего ему нравилась библиотека Британского музея; он терпеть не мог французскую Национальную библиотеку в Париже; Краковскую библиотеку считал отвратительной и крайне неудобной. Он особо выделял и любил библиотеку «Société de Lecture» в Женеве, где все свежие французские, немецкие и английские газеты раскладывали на стеллажах и где ему, бывало, выделяли отдельную комнату для занятий. Там никто ему не мешал спокойно работать и писать, расхаживать взад-вперед, обдумывая свои мысли, брать книги с полок и вообще вести себя, как дома, в собственном кабинете. Швейцарские библиотеки образовывали единую сеть с немецкими библиотеками, благодаря чему во время войны Ленин мог свободно получать книги из немецких библиотек. Отсюда его идея, что Публичная библиотека Петрограда должна ввести систему межбиблиотечного абонемента с библиотеками Финляндии и Швеции. Ему, наверное, не приходило в голову, что финны и шведы могут не захотеть повиноваться декрету, направленному к ним из Смольного.

Декрет о библиотеках был выпущен в ноябре 1917 года, предположительно в один из тех редких моментов, когда Ленин позволил себе передышку в работе.

И все декреты предназначались для немедленного их исполнения. По словам Троцкого, многие из них просто работали на пропаганду, чтобы придать больший вес правительству. Ленин мог лишиться власти, его правительство могло пасть, к власти могли прийти «контрреволюционеры», — но ленинские декреты должны были остаться будущим поколениям как свидетельство благих начинаний его, ленинского, правления.

Чем революционнее был декрет, чем фантастичнее и маловероятнее, чем разрушительнее для старого режима, тем желаннее он был для Ленина. Одним из таких был декрет, вышедший в декабре семнадцатого года. Он отменял все чины и звания в армии.

«Осуществляя волю революционного народа о скорейшем и решительном уничтожении всех остатков прежнего неравенства в армии, Совет Народных Комиссаров постановляет:

1) Все чины и звания в армии, начиная с ефрейторского и кончая генеральским, упраздняются. Армия Российской Республики отныне состоит из свободных и равных друг другу граждан, носящих почетное звание солдат революционной армии.

2) Все преимущества, связанные с прежними чинами и званиями, равно как и все наружные отличия, отменяются.

3) Все титулования отменяются.

4) Все ордена и прочие знаки отличия отменяются.

5) С уничтожением офицерского звания уничтожаются все отдельные офицерские организации.

6) Существующий и действующий в армии институт вестовых уничтожается».

Декреты такого рода были скорее пропагандистскими трюками. Их могли по прошествии какого-то времени забыть или по распоряжению сверху изменить так или иначе в соответствии с требованиями текущего момента. Слова «отменить», «покончить», «немедленно», «настоятельно», «крайне необходимо» были непременными атрибутами риторики декретов, но из этого автоматически не следовало, что их смысл соответствует содержанию. Это могли быть просто громкие слова. Возникал новый язык, тот самый ленинский новояз, в котором специально нагнетались слова категорического характера, требовавшие неотложных мер в кратчайший срок, без малейшего промедления, в срочном порядке. Понятно, что такой язык легко было пародировать. Особенно способными имитаторами проявили себя Радек с Зиновьевым. Да и сам Ленин грешил тем же, пародируя сам себя. «Мы категорически требуем, — писал он 27 ноября, — чтобы депутаты большевики немедленно потребовали поименного голосования по вопросу о немедленном приглашении представителей правительства». Он громоздил требование на требование, срочность на срочность и так далее; и теперь, работая над текстами написанных им документов, чувствуешь, как голова идет кругом и веки смежаются от усталости.

Временами создается впечатление, что это вовсе не русский язык, а какой-то гибрид русского с немецким. В ленинском наследии не так уж много строк, которые могли бы поразить читателя силой и ясностью мышления; и если бы пришлось собрать их в единую антологию, думаю, их набралось бы не более нескольких страничек.

Вообще вклад Ленина в русский язык, вобравший в себя то новое, что принесла с собой Октябрьская революция, нельзя считать одним из его достижений. Дело не только в том, что Ленин так никогда и не научился хорошо писать по-русски. До конца своих дней он писал так, как в мальчишеском возрасте: сначала пункт за пунктом в цифровой последовательности набрасывал основные мысли, в результате чего каждая мысль укладывалась в определенную логическую конструкцию, не выходя за ее рамки. Этой схемы он придерживался всегда. Он расправлялся со словами, как зачастую с людьми — загонял их в жесткие тиски, четко определяя их место, которое сам для них предназначил. В результате не было свободы. Он педантично следил за каждым своим словом, не отпускал его, пока не убеждался в том, что оно послушно его воле. Не случайно, что именно он ввел в обиход режущие слух, грубые, как окрик, сокращения в названиях государственных учреждений и их отделов и он же был создателем новой модели человеческих отношений, ставшей затем главной темой советской литературы. Особенно нравилось Ленину слово «совнарком».

В те дни Ленин был в состоянии невероятного подъема. Он производил впечатление человека, опьяненного властью и успехом. Всемирная революция была на пороге, падение ненавистного ему буржуазного строя было почти явью, вот-вот должен был восторжествовать новый мировой порядок, уже утвердившийся в Петрограде. Ленин в тот свой период не просто говорил — он прорицал, подобно Мессии. Почти в каждой его фразе звучали слова «повсюду» и «немедленно».

В один из дней вскоре после Октябрьской революции к Ленину в Смольный пришел полковник Реймонд Робинс. Это был человек с огромным опытом, которого не так легко было увлечь фантазиями. Он начинал свою жизнь шахтером в Кентукки, добывал золото на Клондайке, работал в общественных организациях в Чикаго, в американской политике не был новичком, знал что почем. Он восхищался смелостью большевиков, при этом совершенно не разделяя их убеждений. Являясь главой Американской миссии Красного Креста в России, он чаще других американцев виделся с руководителями Советского государства. Ниже я помещаю большой отрывок из его записок о встречах с Лениным; рассказ ведется от третьего лица. Он как нельзя лучше передает мессианские устремления Ленина.