Лаврентий Берия - Сталин слезам не верит

Это, конечно, топорная фальшивка, видимая даже глазом, не вооружённым точным историческим знанием. Она уже не раз проанализирована, в том числе и мной в моей книге о Берии. Но здесь достаточно привести два подлинных архивных документа, опубликованных уже в 90-е годы.

Второго июня 1941 года Берия направляет Сталину записку № 1798/Б, где говорится:

«Пограничными отрядами НКВД Белорусской, Украинской и Молдавской ССР добыты следующие сведения о военных мероприятиях немцев вблизи границы с СССР.

В районах Томашов и Лежайск сосредоточились две армейские группы. В этих районах выявлены штабы двух армий: штаб 16-й армии в местечке Улянув… и штаб армии в фольварке Усьмеж…, командующим которой является генерал Рейхенау (требует уточнения).

25 мая из Варшавы… отмечена переброска войск всех родов. Передвижение войск происходит в основном ночью.

17 мая в Тересполь прибыла группа летчиков, а на аэродром в Воскшенице (вблизи Тересполя) было доставлено сто самолетов.

<���…>

Генералы германской армии производят рекогносцировки вблизи границы: И мая генерал Рейхенау — в районе местечка Ульгувек…, 18 мая — генерал с группой офицеров — в районе Белжец…, 23 мая генерал с группой офицеров… в районе Радымно.

Во многих пунктах вблизи границы сосредоточены понтоны, брезентовые и надувные лодки. Наибольшее количество их отмечено в направлениях на Брест и Львов.

<���…>

Кроме того, получены сведения о переброске германских войск из Будапешта и Бухареста в направлении границ с СССР…

<���…>

Основание: телеграфные донесения округов.

Народный комиссар внутренних дел СССР Берия»

Через три дня, 5 июня, Берия направляет Сталину еще одну записку (№ 1868/Б) на ту же тему:

«Пограничными отрядами НКВД Украинской и Молдавской ССР дополнительно (наш № 1798/Б от 2 июня с.г.) добыты следующие данные:

По советско-германской границе

20 мая с.г. в Бяло-Подляска… отмечено расположение штаба пехотной дивизии, 313-го и 314-го пехотных полков, личного полка маршала Геринга и штаба танкового соединения.

В районе Янов-Подляский, 33 км северо-западнее г. Бреста, сосредоточены понтоны и части для двадцати деревянных мостов.

<���…>

31 мая на ст. Санок прибыл эшелон с танками.

<���…>

20 мая с аэродрома Модлин в воздух поднималось до ста самолетов.

По советско-венгерской границе

В г. Брустура… располагались два венгерских пехотных полка и в районе Хуста — германские танковые и моторизованные части.

По советско-румынской границе

<���…>

В течение 21–24 мая из Бухареста к советско-румынской границе проследовали: через ст. Пашканы — 12 эшелонов германской пехоты с танками; через ст. Крайова — два эшелона с танками; на ст. Дормэнэшти прибыло три эшелона пехоты и на ст. Борщов два эшелона с тяжелыми танками и автомашинами.

На аэродроме в районе Бузеу… отмечено до 250 немецких самолетов.

<���…>

В Дорохойском уезде жандармские и местные власти предложили наслению в пятидневный срок устроить возле каждого дома бомбоубежище.

Генеральный штаб Красной Армии информирован.

Основание: телеграфные донесения округов.

Народный комиссар внутренних дел СССР Берия»

Как видим, вся информация Берии просто кричала — в реальном масштабе времени! — о близости войны. Причём Сталин понимал, что именно информация Берии не может не быть объективной. Поэтому именно информация Берии и развеивала надежды Сталина на то, что в 1941 году войны удастся избежать.

НКВД Берии и в оставшиеся до начала войны полмесяца направлял Сталину накапливающиеся данные по мере того, как они добывались агентурой пограничных войск НКВД. В итоге этой информации и ряда собственных зон-дажей Сталин за несколько дней до войны понял, что война начнётся со дня на день. Поэтому не позднее 18 июня 1941 года Сталин санкционировал необходимые приготовления.

Однако в начале июня 1941 года Сталин ещё колебался.

7/VI-41

У меня уже и материться сил нет. Тимошенко и Жуков вроде поддерживают, но без напора. Георгий (Очевидно, Маленков. — С.К.) тоже так же, вяло. Молотов больше отмалчивается, видно считает, пусть решает Коба. Остальные вообще не советчики.

Все данные за войну. Посольство они без шума эвакуируют. Диверсанты кого мы ловим, кто проходит. Видно, что через кордон идут уже не агенты а боевики. Это уже не на разведку, это мосты подрывать и связь рвать. Наум [337]тоже убеждён, что это война.

Коба медленно тоже склоняется к этому. Надо жать всем вместе.

10/VI-41

Был крепкий разговор. Без дураков. Коба выслушал, Георгий меня поддержал. Пригласил (Сталин. — С.К.) от Всеволода (Меркулов, нарком ГБ. — С.К.) Богдана (Б. Кобулов, заместитель Меркулова. — С.К.). Тот все по своей линии подтвердил. Коба сказал, ну раз так, сам езжай и посмотри.

Еду [338].

Увы, сегодня можно лишь гадать — куда собирался ехать заместитель Председателя СНК СССР и нарком НКВД СССР Берия после разговора у Сталина 10 июня 1941 года, и уехал ли он, а если уехал, то что и где делал, когда и с чем в Москву вернулся?

Ни в личном дневнике Л.П. Берии, ни в официальной советской историографии об этом нет ничего!

В том числе и поэтому есть основания предполагать, что после дневниковой записи от 10 июня 1941 года в тексте дневника за последние две предвоенные недели и затем — за первые военные полтора года, то есть за вторую половину 1941 года и 1942 год, имеются значительные лакуны.

В филологии «лакуна» — это пропущенное, недостающее место в тексте. И в дневнике Л.П. Берии таких пропущенных мест — в отношении ряда ситуационно очень острых моментов предвоенной и первой военной поры — набирается, похоже, немало.

Собственно, таинственный «Павел Лаврентьевич» предупреждал меня, что в фотокопии дневника и, соответственно, в переданной мне электронной копии, есть лакуны. Он имел в виду, прежде всего, пропуски, связанные с тем, что люди, делавшие фотокопию дневника, работали отнюдь не в комфортных условиях и кое-что пропускали.

Однако сам же «Павел Лаврентьевич» высказывал предположение, что в оригинале дневника также имеются лакуны, и, возможно, — местами весьма обширные. Причём записи удалял из дневника не сам Берия, а кто-то позднее, в период уже архивного спецхранения.

Впрочем, и тут, по мнению «Павла Лаврентьевича», всё обстояло не так просто. То ли по недосмотру тех, кто подчищал дневник, то ли вследствие того, что архивисты отдавали на просмотр неким «цензорам» не всё (сделать это было возможно, потому что записи велись, напоминаю, на отдельных листах), какие-то «криминальные» записи относительно Хрущёва и других, сохранились.

«Павел Лаврентьевич» при этом уточнил: «Я говорю (сохранились), исходя из предположения, что какая-то подчистка дневника, полная или частичная, имела всё же место». Это уточнение, как я понял, было вполне характерно для стиля «Павла Лаврентьевича»: предельная точность в выражениях и исключение неоднозначного или неверного истолкования сказанного им.