Федор Раззаков - Досье на звезд: правда, домыслы, сенсации. Их любят, о них говорят

А. Герман вспоминает о своем отце: «Отец самообразовался, его взяли (в буквальном смысле) на фронт, когда ему было четыре года, потому что родители его оказались такие идейные. Мой дед был командиром батареи конной артиллерии, так что отец воспитывался при батарее, потом стал офицером, потом пришлось идти в рабочие, зарабатывать себе биографию, а где-то в году 32—33-м он стал участником всех этих «каиновых пиршеств», о которых писал Фазиль Искандер…

Отец был потрясающего мужества человек. Когда один пьяный хотел зарубить собаку в Александровской, милиционер бегал за ним с револьвером и кричал: «Иванов, буду стрелять!» А отец подошел, дал пьянице по роже, вырвал топор, вытер руки о траву и пошел домой.

Как-то на 40-летнем юбилее Горбатова (писатель Борис Горбатов родился в 1908 году. — Ф. Р.) одна женщина вдруг заплакала, отец спросил ее, в чем дело. И она сказала: вот этот человек сказал, что, мол, я пригласил бы вас танцевать, но принципиально не танцую с еврейками. Папа был русский, офицерский сынок, при этом настоящий космополит, его даже переделали потом в «оруженосцы космополитизма» (это произошло в 1949 году, после того как Ю. Герман написал повесть «Подполковник медицинской службы», где главный герой был еврей. — Ф. Р.) Так вот он этого человека страшно избил, хотя тот был спецкором «Правды», что в результате привело к фельетону в этой газете про папу. А Горбатов бегал вокруг и кричал: «Юра, не бойтесь, я за все заплачу», поскольку летели столики. Это чистая правда.

Папа драчливый был очень. Мама — наоборот. Еврейка, она всего боялась в жизни. Была образованна, умна, но боялась даже при перезаключении договора на гараж: это всегда был ужас, какое-то нашествие беды. Один писатель, хороший писатель, кстати, но он меня не любил, и я не любил его, считая, что он лицемерно дружит с отцом; так он как-то сказал, что я унаследовал худшие черты отца и худшие черты матери. Внезапную агрессивность и неуверенность в себе…»

Семья Германов жила в роскошной квартире на Марсовом поле со всеми положенными для семьи знаменитого писателя (Юрия Германа называли не иначе, как «ленинградский Шолохов») атрибутами: домашней кухаркой, няней, личным шофером. Был даже «рыбий гувернер» — человек, который приходил чистить аквариум. Но затем началась война и Германы эвакуировались на Крайний Север, в Архангельск. Они и там жили неплохо — их поселили в гостинице «Интурист», где было хорошее питание, обслуга. Но году в 1943 Алексей внезапно заболел туберкулезом. К счастью, его удалось вылечить, а затем кончилась война, и Германы вновь вернулись в Ленинград, в местечко, которое сейчас носит название Комарово. Там Алексей пошел в школу, причем по просьбе родителей его приняли сразу в третий (!) класс. Но лучше бы они этого не делали. Алексей оказался самым младшим в классе, к тому же самым слабым. А большинство его одноклассников были отъявленными хулиганами и регулярно устраивали «разборки», которые отличались изощренными издевательствами. К примеру, практиковалась такая пытка — «темная». На жертву набрасывали пальто, давали ей зеркало и говорили: «Смотри, сейчас ты увидишь Москву». И пока тот пялился в зеркало, все начинали мочиться на пальто, пока оно не промокало насквозь. О том, что чувствовала при этом жертва, лучше не говорить.

А. Герман о своем детстве вспоминал: «У нас школа была деревенская, послевоенная, полубандитская. А поскольку я читал «Пионерскую правду», то был убежден, что только у нас в селе есть такая школа, где дерутся, писают друг на друга, воруют. В других местах нет. Я на себе испытал рукоприкладство директора школы. Он хорошенько мне врезал за то, что я избил его сына…

У нас много ребят подорвалось на минах — в тех местах шли тяжелые бои и осталось много всего… Я помню, как мы с приятелем ходили глушить рыбу, неся с собой гранату, держали ее за кольцо. Наши отцы увидели это, отняли у нас гранату, отнесли ее на простыне в лес и там зарыли…»

Видимо, опасаясь за здоровье и психику своего ребенка, родители в 1948 году перевезли Алексея в Ленинград и отдали в городскую школу. Сам он был рад такому повороту, потому как продолжал читать «Пионерскую правду» и всерьез надеялся, что городские школы — не чета деревенским. Как же он заблуждался! В школе, в которую попал Алексей, царили не менее жестокие нравы, чем в комаровской; хотя такой пытки, как «темная», там не практиковалось, однако избиения слабых, воровство — всего этого было в избытке. Били и Германа, причем так часто и с таким ожесточением, что вскоре он превратился в совершенно забитое и затравленное существо. А родители, видя, что их сын высокий и крепкий, естественно, не подозревали об этом и никак не могли понять, почему он при любом удобном случае старается улизнуть от учебы, прогуливает уроки.

Ситуация стала меняться в лучшую для Германа сторону в пятом классе. Причем изменил ее он сам. Устав терпеть издевательства своих сверстников, он записался в секцию бокса при местном Дворце пионеров и довольно быстро достиг там успехов. Вскоре это почувствовали на себе и его обидчики. Однажды какой-то задира по старой привычке решил накостылять ему по шее и уже замахнулся ддя удара, но в следующее мгновение получил такой мощный апперкот, что кулем свалился на паркетный пол школьного коридора. Все, кто видел это, от удивления разинули рты и внезапно поняли, что отныне обижать Алексея — весьма накладно. Более того, отъявленная школьная шпана решила «закорешиться» с боксером Германом и, получив его согласие, приняла в свои ряды.

«Мои родители, — вспоминает он сам, — ничего не знали о моем окружении. Папа был прекрасен, умен, но абсолютно простодушен. Ему не могло прийти в голову, что те милые ребята, которые приходили к нам домой и у которых были клички Шатен, Пушкин, Колотушка, на самом деле — профессиональные воры. Им ничего не стоило взять и пырнуть человека скальпелем. Но, правда, в доме у нас они никогда ничего не брали, у них был свой кодекс чести…»

Алексей Герман окончил школу, когда ему еще не было шестнадцати лет. Он хотел стать врачом и уже собирался подавать документы в медицинский институт. Однако отец почемуто был против этой затеи, хотя уважал представителей этой профессии — у него было много друзей среди медиков. Видимо, не верил, что сын сумеет достичь на этом поприще больших успехов. В конце концов Алексей внял советам отца и решил поступить на режиссерский факультет Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии. При этом он выдвинул родителям условие: я следую вашему совету и подаю документы на режиссерский, а вы не вмешиваетесь в ход экзаменов. Родители это условие приняли. Однако в дальнейшем слово свое все же не сдержали. Герман благополучно прошел три тура, однако перед четвертым его мать внезапно почувствовала, что дело может закончиться для сына провалом, и решила вмешаться в ход событий. Она подключила к этому делу поэтессу Ольгу Берггольц, которая была в хороших отношениях с известным режиссером Григорием Козинцевым. После разговора с Берггольц тот позвонил заведующему кафедрой института Вивьену и попросил его проявить снисходительность к абитуриенту Герману. Дальнейшее понятно. Отмечу лишь, что Алексей был зачислен в мастерскую все того же Г. Козинцева.