Федор Раззаков - Досье на звезд: правда, домыслы, сенсации, 1962-1980

— Ну так сделайте!

Я была потрясена тем, как холодно он говорил:

— Нельзя, это обговаривается заранее. Поэтому мы отключили его от всех аппаратов.

— Кто вам дал право?! Я позвоню нашим друзьям в Австралию, мы найдем донора… Не могли бы вы продержать его хотя бы несколько дней?

— Нет, это надо было обговорить заранее.

Вошел Тэрри Льюис: «Я вынужден вам сообщить, что ваш муж скончался…»

Через полчаса мне разрешили войти к нему…

Он лежал удивительно красивый. Я обняла его и почувствовала, что он теплый… Не может быть человек теплый и мертвый… Я умоляла его не оставлять меня — это длилось, кажется, долго-долго…

Могли ли мы представить, каким окажется наше возвращение из Лондона… Мне вернули оставшиеся от операции деньги, за которые был выбран по каталогу самый красивый гроб ручной работы из красного дерева, одежда-саван, расшитый серебром и золотом. Кто-то из посольских сказал, что гроб слишком тяжелый, что за такой вес можно перевезти пять тел. Я орала на него: он вам не тело, он великий русский артист! Атташе по культуре собирался устроить «светский раут» с гостями и прессой — отпекай ие Евгения Александровича в лондонской часовне; слава Богу, без этого обошлось…

Когда я садилась в самолет, господа из посольства, перестав называть Евгения Александровича «телом», были ласковы и предупредительны: «Не волнуйтесь, Евгений Александрович с нами, все в порядке, все замечательно…» Мы возвращались в Москву…

Я не перестаю искать объяснений его смерти. Она была абсолютно нелогична, абсурдна. Ведь я видела это своими глазами — спокойный, веселый человек умер сразу после того, как ему нарисовали его сердце и сказали: вот так вы можете умереть.

И я нахожу единственный ответ: его гениальное воображение. Так же как он мог представить себе любую страну, выйдя на полчаса на улицу, так же он представил себе свою смерть… Он ношел в нее, как в очередную роль…»

Похоронили Е. Евстигнеева на Новодевичьем кладбище.

Отмечу, что за всю свою долгую жизнь в творчестве Е. Евстигнеев сыграл 55 ролей в театре и 104 роли в кино.

P. S.После смерти мужа И. Цивина прожила в России еще около года, после чего уехала в США — вместе с мужем-режиссером. В 1994 году у них родился сын, которого они назвали в честь Евгения Александровича Евстигнеева Юджином (так американцы произносят русское имя Евгений).

Сын Е. Евстигнеева и Г. Волчек Денис окончил ВГИК и почти десять лет работал оператором. Он снял фильмы: «Слуга» (1988), «Армавир» (1991), «Луна-парк» (1992). Затем ушел в режиссуру. Его фильм «Лимита» (1994) собрал целый букет призов: «Ника-94», «Кинотавр-94», «Сан-Рафаэль-94», «Кинофорум-95», Анже-95».

В 1992 году он женился на дочери З. Гердта Екатерине, которая сейчас работает в документальном кино (до этого она была замужем за известным кинорежиссером Валерием Фокиным, родила от него сына Ореста).

Дочь Е. Евстигнеева и Л. Журкиной Маша работает в театре «Современник». Ее первый брак — со звукорежиссером Андреем Селянским — оказался неудачным, и молодые вскоре разошлись. В 1993 году она вышла замуж во второй раз — за актера Максима Разуваева. Через год на свет появилась дочь Соня.

Л. Куравлев родился 8 октября 1936 года в Москве в простой семье. Его отец (родом он был из Рязани) работал слесарем на авиационном заводе, мать (родом из Ярославской области) — заместителем директора парикмахерской. Однако воспитывала сына практически одна мать: вскоре после рождения сына Куравлев-старший серьезно заболел, лег в больницу и там скончался. А в 1941 году на Куравлевых свалилось новое несчастье: по нелепому обвинению мать 5-летнего Лени осудили и выслали из Москвы — в Северный край. Там они прожили несколько трудных лет, после чего вновь вернулись в столицу.

Так как зарплаты матери едва хватало, чтобы сводить концы с концами, Куравлевы жили очень скромно, впрочем, как И большинство советских людей, переживших одну из самых опустошительных войн. Леня ходил в школу недалеко от дома (они жили в Мейеровском переулке) и учился, мягко говоря, плохо. Особенно тяжело давались ему точные науки — математика, физика, химия. Ни о какой карьере артиста он тогда даже и не мечтал, хотя актерские задатки в нем несомненно были. Например, в десятом классе он случайно попал на роль Шванди в «Любови Яровой» и сыграл ее так вдохновенно и азартно, что видевшие это преподаватели удивились: «И откуда в этом обычном мальчике такие способности?»

Видимо, эти похвалы в конце концов и посеяли в юноше надежды на то, что актерскую профессию он вполне осилит. Тем более он знал, что в творческих вузах на экзаменах нет ни математики, ни физики — предметов, которые ему еще в школе страшно опостылели. Поэтому, окончив школу в 1953 году, Куравлев по совету двоюродной сестры отправился поступать во ВГИК (сама сестра на экзаменах провалилась).

Первый «поход в артисты» завершился поражением абитуриента. Сказать, что он слишком огорчился этому результату, будет неверно, потому что в глубине души он все-таки понимал, как далек он пока от этого мира, где живут люди творчески одержимые, эмоциональные и незакомплексованные. И чтобы не огорчать себя напрасно мыслями об этом, Куравлев пошел работать на фабрику, выпускающую линзы для кино- и фотоаппаратов. Почему именно туда? Просто фабрика находилась рядом с его домом, что таило в себе массу удобств: не надо тратиться на дорогу, на обеды и т. д.

И все же мечта об актерской профессии не оставляла Леонида. В 1955 году он вновь отправился во ВГИК и предпринял новую попытку поступить туда. И эта попытка увенчалась успехом — его приняли на курс, которым руководил знаменитый педагог Б. В. Бибиков (помните статного седого преподавателя, который принимал экзамены у Фроси Бурлаковой (Е. Савиновой) в фильме «Приходите завтра»?).

Как это ни странно, но отсутствие нелюбимых точных наук в творческом вузе совершенно не сказалось на успехах Куравлева во ВГИКе. За первые два года обучения он оказался среди студентов в аутсайдерах, и его дважды — на первом и втором курсах — пытались отчислить из института. Однако в обоих случаях его спасало чудо. В первый раз он успел подготовить вместе с однокурсницей Т. Бестаевой сценку из «Шторма» Билля-Белоцерковского и сдать ее экзаменаторам. Во втором случае все было намного сложнее. На этот раз его уже было исключили из института за профнепригодность, и Куравлев всерьез решил поставить на своем актерстве крест. Однако в дело вновь вмешался случай.

Вместе с Куравлевым был исключен еще один студент, который, в отличие от него, оказался на редкость настырным. Он принялся добиваться у руководителя курса Б. Бибикова, чтобы ему поверили в последний раз и взяли в вуз с испытательным сроком. Настойчивость юноши была столь впечатляющей, что педагог не устоял и пошел ему навстречу. Но тут перед ним встала еще одна проблема. Если он отчислил двоих, а теперь возвращает только одного, — нет ли в этом явной несправедливости? Конечно, есть, решил Б. Бибиков и дал такой же испытательный срок и Куравлеву.