Великая Княгиня Мария Павловна - Воспоминания

Заметив мое оцепенение, она взяла меня за руку и попыталась привлечь к себе.

«Дорогая, не следует так волноваться. Повторяю, я не требую от тебя немедленного ответа, ты можешь подумать над этим… Знай, что я хочу только одного, чтобы ты была счастлива».

«Но, тетушка, — с трудом выговорила я, — я ведь совсем его не знаю. Он только что приехал. Как я могу дать вам ответ?»

Почувствовав, видимо, какой болью отозвались во мне ее слова, она попыталась несколько смягчить свою прямолинейность, но я ее слушала молча, уныло. Сочтя, что я успокоилась, она отпустила меня, взяв обещание никому не рассказывать о нашем разговоре.

Когда я вернулась к себе, там была мадемуазель Элен. Она увидела, в каком я состоянии, и пристала с расспросами. В конце концов я ей обо всем поведала. Она была совершенно ошеломлена, как и я.

«Не позволяйте влиять на себя. У вас есть время все обдумать», — советовала она.

На следующий день я и Дмитрий ездили с принцем на прогулку. Я вернулась из Царского Села простуженной, и меня лихорадило. За обедом в присутствии принца я почувствовала себя так плохо, что вышла из за стола и с трудом добрела до своей комнаты, держась за стены и опираясь на мебель.

Добравшись до постели, я погрузилась в сон, полный кошмаров. Среди ночи я проснулась от сильной боли в щеке и больше уже не могла заснуть. У меня был жар, я страдала от боли. Спешно вызвали врача, который объявил, что это свищ, и если температура будет держаться, меня придется оперировать.

Тетя Элла была обескуражена, что все произошло так некстати. Мне же все было безразлично, я только боялась операции. События предшествующего дня, принц, ответ, который я должна ему дать, — все смешалось в мучительных кошмарах.

Тетя ходила взад и вперед от моей постели в гостиную, где принц ждал новостей. Ее старшая сестра принцесса Виктория Баттенбергская приехала в Москву и помогала ей ухаживать за мной. Вечером температура у меня упала, и на следующее утро решили, что в операции нет необходимости. Я провела весь день в постели, а на следующий мне разрешили пересесть в шезлонг.

Тетя пребывала в большом беспокойстве от того, что принцу так долго приходится ждать ответа. Она пришла ко мне и сказала:

«Я не могу заставлять молодого человека столько ждать. Он должен возвращаться в Швецию, и ему надо знать ответ в той или иной форме. — Она присела на край шезлонга. — Так что мне ему сказать?»

Я провела весь день в раздумьях. Чувства мои несколько улеглись. Я начала покоряться судьбе. Нельзя было сказать, что принц мне не нравился. До сих пор только один человек много значил в моей жизни — Дмитрий, и это было бы единственным серьезным препятствием в новой ситуации, увезти его с собой. Но в любом случае наша разлука так или иначе неизбежна. Скоро его должны были отправить в военное училище. А после его отъезда ничто больше не удерживало бы меня в Москве. Помимо всего, я могла бы свободно устраивать свою жизнь, у меня будет свой дом, семья, возможно, дети…

И я ответила тете:

«Я согласна, но при одном условии: я не хочу выходить замуж, пока мне не исполнится восемнадцать лет, я еще слишком молода. А вы сообщили отцу об этом плане, и каково его мнение?»

«У меня есть согласие и одобрение императора, поскольку ты под его покровительством. Твой отец за границей. Тебе самой надо написать ему поскорей, — ответила тетя несколько неопределенно, занятая своими мыслями. Потом она добавила. — Так я могу объявить принцу, что завтра он может повидаться с тобой и попросить твоей руки?»

«Да», — сказала я.

Она обняла меня и ушла, насколько я могла судить, совершенно успокоенной.

На следующее утро я оделась и вышла в маленькую гостиную моих апартаментов. Я еще была слаба и очень волновалась, ноги не держали меня, а потому я устроилась на софе. Был накрыт чайный стол. Тетя Элла пришла в сопровождении своей сестры и принца. Обе женщины торопились выпить чай и оставить нас наедине. Принц, который явно чувствовал себя скованно, задал несколько вопросов о моем здоровье, потом вдруг взял меня за руку и спросил, нравится ли он мне.

Я ответила «да».

Он помолчал немного, а потом сказал: «Вы хотите поехать в Швецию… со мной?» И снова я ответила «да».

Он поднес мою руку к губам и поцеловал. Он чувствовал себя так же неловко, как и я. В этот момент я услышала, что в дверь скребется моя собака, и, обрадовавшись тому, что нашлась новая тема для разговора, обратилась к принцу с просьбой впустить ее. Он встал и выполнил мое пожелание, потом вернулся. «Вы устали, — сказал он, — я пойду, а вы отдыхайте».

Нагнувшись, он поцеловал меня в лоб и вышел. Дело было сделано.

Спустя некоторое время пришла тетя и поздравила меня с помолвкой. Потом я снова легла в постель. Я еще не оправилась от болезни, у меня вновь поднялась температура.

Было решено не говорить о моей помолвке до тех пор, пока в первую очередь о ней не известят монархов двух стран и моего отца. Однако я не могла удержаться, чтобы не рассказать Дмитрию, мадемуазель Элен и чете Леймин–гов. Все они отнеслись к этому без энтузиазма, особенно брат, он никак не хотел принимать это всерьез.

Моей горничной Тане, от которой я неспособна была что либо скрыть, я сказала об этом, когда она меня причесывала. В отражении в зеркале я увидела, как на ее глаза навернулись слезы, она наклонилась и поцеловала меня в макушку. Поспешность, с которой была устроена моя помолвка, привела в замешательство всех моих близких, но никто, кроме Дмитрия, не высказывался по этому поводу.

Было бы неправдой утверждать, что я в той ситуации ощущала себя несчастной. Первое потрясение прошло, и я спокойно воспринимала произошедшее, находя в том даже некоторое удовольствие. Мне льстило находиться в центре внимания. Я была слишком молода, чтобы заглядывать в будущее и предвидеть ту ответственность, которая грузом ляжет на мои хрупкие плечи.

А тогда мне хотелось верить в счастье: казалось, жизнь обделила меня и должна как то вознаградить за бессодержательное и унылое детство. Я устала от вечных предписаний, от прозябания, на которое была обречена в этом большом доме. Я хотела жизни полнокровной, страстно желала освобождения, любых перемен.

Через пару дней принц уехал из Москвы. К тому времени мне стало лучше, и последние дни перед его отъездом мы провели вместе. Обычаи того времени не позволяли жениху и невесте ни минуты находиться наедине, но тетя, скрепя сердце, делала послабление. Когда мы с принцем были в комнате, она устраивалась в соседней, оставляя дверь открытой. Но мной завладевало чувство стеснительности в его присутствии, и, по возможности, я старалась не оставаться с ним наедине.

Я очень беспокоилась, как воспримет мою помолвку отец. Меня одолевали угрызения совести, что никто не удосужился посоветоваться с ним. Я поделилась своими мыслями с тетей, но та никак не хотела понять меня и лишь твердила то, что мы так часто слышали от нее, а прежде — от дяди: отец оставил нас, он передал ответственность другим. И теперь долг других принимать такие решения, которые делаются мне во благо…