Великая Княгиня Мария Павловна - Воспоминания

Когда я приехала, Кузьмин уже был на месте. Несмотря на форму, он не был похож на военного. Худой, бледный, с узкими плечами и вытянутой головой. Редкие волосы неопределенного цвета; угадать его возраст было невозможно. Он смущенно стоял среди гостей и за обедом тоже чувствовал себя неловко. Однако в его поведении не было враждебности.

За обедом его специально посадили не рядом со мной. Когда мы встали из за стола и разошлись по комнатам, я ждала удобного момента для начала разговора. Наконец случай представился. В столовой поставили небольшие столики; заиграл великолепный струнный оркестр, и наш хозяин, сидевший со мной за одним из столиков, втянул в беседу Кузьмина. Через некоторое время хозяин извинился и встал, оставив нас с Кузьминым наедине.

Мы оба чувствовали себя неловко. Я достала из сумочки портсигар. Он оказался пуст. Кузьмин неуклюже предложил мне папиросу и поднес спичку.

Мы оба закурили, и лед потихоньку растаял. Мы разговорились. Теперь, когда мы поменялись ролями, когда меня и моих близких могла постигнуть та же судьба, что и его недавно, мой вопрос о Сибири и его жизни на каторге выглядел вполне уместным.

Впервые в жизни я разговаривала с заключенным. Он улыбался, в его голосе не слышалось горечи. Он рассказал, как поднял восстание где то на границе России, как провозгласил там республику, как его преследовали и арестовали. Он говорил о пересыльной тюрьме, в которой каторжники ждут отправки в Сибирь, о кандалах, о бесконечных сибирских днях.

Я слушала. Закончив рассказывать о себе, он стал расспрашивать меня. Я по крайней мере имела хоть какое то представление о жизни сибирских заключенных из русской литературы, которая с особой любовью описывает мрачное существование в далеких тюрьмах, но эти несчастные политические ссыльные, как оказалось, абсолютно ничего о нас не знают. О да, кое что они все таки знали — они считали, что мы звери в образе человека. Они думали, что у нас нет человеческих чувств и мы неспособны совершать человеческие поступки.

С удивительной откровенностью и детской простотой Кузьмин задавал мне самые невероятные вопросы. Я рассказала ему о себе, об атмосфере, в которой росла, о работе во время войны, о своих разговорах с крестьянами. Он внимательно слушал, наклонив голову, сложив руки на столе. Мой рассказ опровергал все, чему его учили с детства. Многое из того, что я говорила, было ему непонятно, и он просил объяснить. Когда я рассказывала о своей жизни на фронте и в Пскове, он поднял голову и спросил:

— Неужели Романовы любят Россию?

— Да, любят, любили и всегда будут любить, что бы ни случилось, — ответила я, не подозревая, как часто мне придется вспоминать эту фразу в будущем.

Почву я подготовила. Теперь можно было говорить об отце. В тот вечер, прощаясь с Кузьминым, я чувствовала, что сумела добиться каких то результатов.

К моей свадьбе отца не освободили, но теперь я меньше боялась за его судьбу. И оказалась права; несколько дней спустя часовых с его дома сняли.

Над Петроградом и его бестолковыми правителями сгущались тучи. Большой русский патриот генерал Корнилов, видя, что непостоянство Керенского и его вечные уступки большевикам могут лишь погубить Россию, решил потребовать более радикальных мер в отношении армии.

Керенский поначалу сделал вид, что согласен и готов сотрудничать, но внезапно передумал и предал Корнилова. По–видимому, он таким образом надеялся добиться благосклонности большевиков; на самом деле он лишь способствовал их окончательной победе. Дерзкая вылазка генерала была последней акцией подобного рода, а потом наше отечество погрузилось в кромешную тьму и хаос.

Моя свадьба пришлась как раз на это время. Поскольку теперь было твердо известно, что отец не сможет присутствовать, мы решили устроить церемонию в Павловске, где жила моя бабушка, королева Греции. Оказавшись в России в разгар революции, она осталась здесь со своими племянниками.

В свое время Павловск был любимой резиденцией императора Павла I. Он находился всего в нескольких километрах от Царского Села. Дворец и окружающий его парк перешел в руки боковой ветви императорской семьи. Сейчас Павловск принадлежал князю императорской крови Иоанну Константиновичу, между прочим, мужу сербской принцессы Елены, с которой я работала на фронте.

Наша свадьба была назначена на девятнадцатое сентября. За два дня до нее появились слухи о государственном перевороте, который готовит генерал Корнилов. Слухи казались настолько правдоподобными, что солдаты, которые совсем обнаглели и напрочь забыли о дисциплине, решили привести себя в порядок; во всяком случае стоявшие вокруг Царского Села войска заметно подтянулись в эти дни.

Корниловский заговор не имел целью восстановление монархии, но мы все надеялись на его успех. Нам казалось, что он может спасти Россию от анархии, тогда, возможно, и мы перестанем бояться за свои жизни.

Но все наши надежды оказались тщетными. В последний момент, когда все было готово и успех, казалось, был обеспечен, Керенский выдал планы Корнилова Совету. Один из участников застрелился; остальных вместе с Корниловым арестовали.

Накануне моей свадьбы мы не знали, как повернутся события. Корнилов стоял почти у самых ворот Петрограда. Вот–вот должна была разразиться гражданская война. В такой тревожной атмосфере утром девятнадцатого сентября я села в поезд, идущий из Петрограда в Павловск, вместе с верной мадемуазель Элен, которая везла коробку с моим свадебным платьем. В этом маленьком городке, как мы слышали, начались беспорядки, и мы вполне могли оказаться в самой гуще боевых действий. Время от времени мы в самом деле слышали далекие отзвуки канонады, но когда добрались до Павловска, он выглядел мирным и спокойным. Стоял дивный осенний день; огромный парк переливался золотыми и янтарными красками, выделяясь на фоне яркого холодного неба.

Моя милая бабушка, греческая королева, встретила меня в тот день с особенной нежностью. После легкого завтрака принцесса Елена отвела меня в отведенные мне комнаты. Мадемуазель Элен достала из коробки серое атласное платье, серую кружевную шляпку и прочие аксессуары моего свадебного наряда и помогла одеться. Когда я была готова, вошел Иоанн и благословил меня. Он сделал это вместо моего отца, чье отсутствие болью отдавалось в моем сердце. Со слезами на глазах бабушка тоже благословила меня. Потом под руку с Иоанном я вошла в дворцовую часовню, где меня ждал Путятин.

На церемонии присутствовали всего несколько гостей, все — с мрачными лицами. Во время службы все невольно прислушивались к внешним звукам. Мы еще не знали, что план Корнилова провалился, что занавес уже опустился.