Великая Княгиня Мария Павловна - Воспоминания

— Вы — гвардейский офицер? — спросил он, взглянув на мужа. — А где же ваш брат? Я его не вижу.

— Нам пришлось оставить его с вещами на той стороне, — ответила я, потому что муж не говорил по–немецки.

— Даже не знаю, что с вами делать, — нерешительно улыбнулся офицер. Тогда, скатав в трубочку бумагу от шведского посольства, я протолкнула ее сквозь доски. Он взял ее, прочитал и молча посмотрел мне в лицо. Наши глаза встретились.

— Открыть ворота, — приказал он часовым. Солдаты повиновались. Ключ громко щелкнул один раз,второй, послышался звук выдвижного засова, и обе створки ворот широко распахнулись. Мы вошли. Так страшно, так просто — настоящее чудо.

С этой стороны забора воздух казался свежее. Здесь все было по–другому — от выражений лиц до чисто подметенных дорожек и аккуратного здания таможни, стоявшего у дороги. Мы оказались в лагере наших врагов.

Никто не обратил на нас внимания. Наш офицер, постукивая кнутом по сапогам, разговаривал с нами, как со старыми знакомыми. Нас теперь связывали крепкие узы — ведь он спас нам жизнь. Он вел себя очень предупредительно, но ни одним намеком не выразил своего отношения к тому, что прочитал в моем документе.

Я спросила его совета. Обдумав ситуацию, он предложил отвести нас к украинскому комиссару, который, по его мнению, выдаст нам визу. Без нее мы не можем ни остаться здесь, ни продолжить наше путешествие.

Но слово «комиссар» внушало мне ужас; оно олицетворяло весь тот кошмар, в котором мы жили последний год. Я наотрез отказалась идти к украинскому комиссару, и никакие доводы не смогли меня переубедить.

Я сказала, что предпочитаю иметь дело с немцами, и попросила направить меня к командиру. В конце концов офицер уступил моим требованиям, добродушно пожав плечами.

— Уверяю вас, вы совершаете ошибку, большую ошибку, — добавил он и передал нас коренастому солдату.

Тот повел нас по пыльной дороге, и, несмотря на голод и жажду — мы ничего не ели с самого утра, — мы не переставали удивляться окружавшему нас порядку; мы уже успели от него отвыкнуть.

Дорога оказалась неблизкой; мы шли почти час. Наконец, мы добрались до поля, на котором стояли деревянные домики защитного цвета. Наш сопровождающий пояснил, что здесь находится штаб командующего; он добавил, что узнает, когда командир сможет нас принять.

Его не было очень долго. По вытоптанному полю ходили солдаты в серой форме.

Ординарцы то и дело входили и выходили из здания. Во всем чувствовалась четкая организованность.

Наш солдат вышел из барака и, не объясняя причины, сообщил, что мы должны подождать. Мы присели на оглоблю стоявшей поблизости незапряженной повозки. Я огляделась вокруг, и мне в голову пришла странная мысль. Сбежав от большевиков, мы оказались в стране, которой правили немцы, однако это все еще была Россия. О, Боже!

Время шло. Солнце, которое нещадно жгло нас с самого утра, теперь замерло над нашими головами. Во рту у нас пересохло, руки и ноги налились тяжестью. На поле перед зданием ничего не менялось; сновали туда–сюда серые формы, то и дело хлопала дверь барака. Наш охранник с важным видом достал короткую, с отвратительным запахом сигару, несколько раз жадно затянулся, потом загасил и аккуратно положил в карман. Но через несколько минут достал ее снова, и все повторилось сначала.

Стояла непривычная тишина. Трудно было поверить во все это спокойствие; казалось, сейчас раздастся грохот снарядов или пулеметная очередь.

Так прошло еще несколько часов. Время от времени наш солдат по моей настоятельной просьбе заходил в домик, чтобы узнать, примет ли нас командующий, — оставлял он нас неохотно, словно боялся, что мы убежим, и возвращался ни с чем.

Иногда мы с мужем вставали и прогуливались по дорожке. Время тянулось бесконечно. Даже солнце устало и медленно покатилось к горизонту. Мы не верили, что командующий нас примет. Но когда мы потеряли уже всякую надежду, солдат подал нам знак следовать за ним. Мы решили, что муж пойдет к нему один. Командующий, как нам сказали, говорил по–русски. Солдату проще договориться с солдатом, присутствие женщины им будет только мешать. Я должна была вступить в переговоры только в крайнем случае.

Муж вошел в барак. Я осталась с нашим сопровождающим. Через некоторое время муж вернулся. Необходимо мое присутствие, сообщил он; командующий отказывается пропустить нас через границу без визы украинского комиссара.

Я вошла вслед за мужем к командующему. Мы очутились в пустой душной комнате, где пахло краской и деревом. За столом сидели двое или трое офицеров с усталыми лицами. Один из них встал и подошел к нам. Я сразу поняла, что нам не удастся переубедить этого человека. Он смотрел на нас с холодной надменностью. Я обратилась к нему по–русски и все таки попыталась разжалобить его. Он равнодушно выслушал меня и повторил то, что уже говорил мужу. Он ничего не может сделать без украинского комиссара. Другого ответа не будет.

Мы ушли. Мной овладела безысходная тоска. Мы оказались в тупике.

Мы побрели в сторону границы. У нас не было выхода — придется возвращаться в Оршу, к большевикам. Я едва держалась на ногах. Нам не на что было теперь надеяться, но мне было все равно: я слишком устала.

Солнце садилось. Я опиралась на руку мужа и спотыкалась почти на каждом шагу.

До германской заставы мы добрались уже в сумерках. Вдруг из темноты возникла знакомая фигура — это был немецкий офицер, наш спаситель. Он сразу понял, что мы потерпели неудачу.

— Зря вы меня не послушали, — рассмеялся он. — Вам повезло, что я снова на дежурстве. Подождите здесь, кажется, украинский комиссар еще не ушел. На этот раз вы не откажетесь поговорить с ним? — он повернулся ко мне. — Но вы же едва стоите, — воскликнул он. — Вы, наверное, давно не ели. Пойдемте в караульное помещение; там найдется еда для вас.

Он взял меня под руку, и я покачнулась; голова кружилась, в глазах потемнело.

— Дайте мне воды, — смогла лишь произнести я.

Я не помню, как добралась до домика. Я сидела на скамейка под деревянным карнизом и, будто во сне, услышала, как кто то открывает бутылку с газированной водой. Мне протянули стакан, наполненный искрящейся жидкостью. Я взяла его и жадно осушила, потом с такой же жадностью съела плитку шоколада. Скоро ко мне вернулись силы, и после того, как муж в свою очередь утолил голод, мы отправились к комиссару, который только что приехал.

Еще одно чудо. Он оказался племянником наших хороших знакомых. Мы могли рассказать ему все, и как по волшебству ситуация изменилась. Комиссар выдал мужу пропуск и визу для несчастного Алека, который целый день просидел с вещами на большевистской границе. Он снарядил с мужем двух солдат, чтобы они донесли чемоданы. Я осталась на крыльце маленького домика, и комиссар с нашим спасителем пытались отвлечь меня от тревожных мыслей, пока муж находился на территории большевиков.