Иван Бунин - Устами Буниных. Том 2. 1920-1953

Теперь Манухин уже за то, чтобы Яну дали Нобелевскую премию. А летом уговаривал меня, чтобы я склонила Яна отказаться от премии в пользу Мережковского. А когда Мережковский получит — он поделится. И был очень недоволен, когда я возражала, что кроме денег, есть кое-что другое, что заставляет желать получить премию. Ян сказал ему, что Ромэн Роллан выставил его кандидатуру в Стокгольме. Он очень оживился, стал строить всякие проекты, словом, впечатление такое, что мы самые близкие друзья. А я боюсь таких людей. Сегодня друг, завтра враг. […]

[Следующая запись Бунина рукописная:]

28. XI. (11. XII.) 22 г.

У Денисовой, потом обедал у Фондаминских. Опять спор, как отнестись к Блоку, Белому. Мережковские: «Это заблудшие дети». Да, да блудить разрешается, но только влево. Вот Чехову 20 лет не могли забыть, что он печатался в «Нов. Вр.».

Кафедру рус. литературы предлагают мне чехи. Откажусь. […]

У Фонд[аминских] муж Л. С. Гавронской, Бор[ис] Осип[ович], доктор, только что из России: «жить в России немыслимо, вся Россия острог, вся поголовно больна, кроме главарей…» А в Париже все кричат о том, что большевики «в панике». Всё затем, чтобы сказать: «Всё обойдется и без Врангелей».

[Из дневника Веры Николаевны:]

18 декабря

Встреча с «художественниками» удалась как нельзя лучше. Все было хорошо, если не считать того, что Бальмонт напился и дважды сказал бестактную речь — сначала на тему, что он первый создал «Чайку», а потом что-то насчет актера.

В театре было очень хорошо. Москвин, действительно, талантлив. Ян даже плакал, конечно, и вся Русь старая, древняя наша сильно разволновала его. […] Народу было битком полно. […]

Приехали мы к Цетлиным одни из первых. […] Когда приехали все артисты, хозяйка пригласила к столу. Качалов не приехал. […] Так как оказалась брешь за главным столом, то с нашего стола попросили заткнуть ее Кульманом 13 . […] Напротив Станиславский, А. В. Цетлин, Вишневский. […] Блистала красотой Надежда Григорьевна Высоцкая. Книппер часто подходила к нам, шутила с Яном. Вообще все артисты были очень любезны с нашим столом. […] Говорились речи и все на тему, что Художественный театр выше всего, а их главная заслуга — что его сохранили. […]

После ужина мы разговаривали с Лужскими. Они рассказывали нам про Телешовых 14 . Мы их просили прийти к нам, чтобы получше расспросить их о Москве. Они обещали во вторник.

[…] Куприн говорил речь и был в благостном настроении.

Потом стали уговаривать ехать в Халь, есть луковый суп. Станиславский сказал, что поедет только в том случае, если поедем мы. Поехали: Станиславский, Гончарова, Ларионов, Книппер, Москвин, Маршак, еще кто-то и мы. Мы сели в такси со Станиславским, Гончаровой, Ларионовым, и отбились от прочих. Долго бродили по пробуждающемуся Халю, смотрели на привозимые продукты. […] Наконец, нашли в каком-то ресторанчике остальных. Было душно, дымно и шумно. Танцевали […] Станиславский все держался Яна, уговаривал писать для них пьесу. С нами же был и Ларионов, который почти все время без умолку болтал […]

Просидели мы, что называется, до поздней обедни. Ехали обратно через пустынный Париж, завезли Станиславского, домой попали в десятом часу утра.

Впечатление от Станиславского очень хорошее, хотя он ставит театр выше России. В этом и разногласие наше. […] Ему пришлось многое пережить, его выселили из квартиры, Бог знает, куда. Сын его в это время простудился и схватил туберкулез. Теперь они уезжают в Америку.

Днем к нам пришла Книппер. Ян спал и мы долго сидели с ней вдвоем. Она много рассказывала и жаловалась на Марию Павловну [Чехову. — М. Г.], которая, по ее словам, проявила много жестокости и жесткости, например, к брату Ивану Павловичу. Потом рассказывала о скупости М. П. […]

Потом она стала советоваться насчет издания книг. У нее покупают иностранцы, а также она продала «Слову» письма Антона Павловича к ней.

Рассказывала и о России, но очень сдержанно. Не успела, как следует, осмотреться и, пожалуйте, опять ехать заграницу. […] Ушла в шестом часу.

На «встрече» мы начали продавать билеты на вечер Шмелева. Ян никуда не годится, как продавец — конфузится, так что пришлось мне взяться за это дело. […]

Была сегодня у М. С., она лежит. Говорит, что никогда не пригласит Бальмонта, когда будет вино: «Бальмонт, вино и я — несовместимы!» […]

19/6 декабря.

Ушли от нас только что Лужские. […] Много говорили о Телешовых. Николай Дмитриевич — настоящий старик, Елена Андреевна работает. Андрюша — деликатный молодой человек, учится на доктора. Тяжело им всем очень. Ненависть к большевикам огромная, к евреям еще сильнее. […] отношение у них к большевикам совсем не наше, они стараются отыскать и хорошие стороны в теперешней жизни. […]

26/13 декабря.

[…] Получили билеты на вечер Художественного театра в каком-то частном доме. […] Поднимаясь по лестнице в особняке, мы встретили Качалова. Блестящ, в безукоризненном фраке с шелковой полосой на брюках. Очень любезно, по-актерски, поздоровался с Яном. Мы познакомились. Зала небольшая, набита до отказа. Читают актеры и актрисы. И странно — художественники читают плохо. […] Хорош был только Москвин.

После вечера хозяйка пригласила ужинать. […] С нами сидела Книппер, мило подтрунивавшая над Яном. […] Она жаловалась на усталость, т. к. всю прошлую ночь они пьянствовали у Моло, где среди гостей был и Борис Владимирович, Великий Князь. «Все смешалось в доме Облонских». Говорят, Москвин был в ударе и много пел.

За ужином я сидела с Милюковым, который был очень любезен. […] Речей не было, по уговору, но вдруг, уже почти в конце ужина поднимается изящная фигура Качалова, томно становится у колонны и начинает читать «Солнце» Маяковского. Милюков говорит: «Я думал, что Маяковский совсем не умеет писать, а теперь вижу, что он поэт». Когда Качалов кончил под апплодисменты ошалевших эмигрантов и стало тихо, Ян громко сказал: «Поедем, а то, пожалуй, еще будут читать и ленинские речи». Мы уехали.

Дорогой обсуждали, почему Качалов без всякой просьбы стал читать стихи именно Маяковского, т. е. одного из самых ярких большевицких стихотворцев? Решили, что он боится своего белогвардейского прошлого и «старается». […]

Между прочим, рассказывают, что против театра, где играет «Художественный» есть ресторанчик, где сидят статисты театра и ведут пропаганду, чтобы возвращались в Россию. Конечно, с труппой приехало много переодетых большевиков, которые следят за актерами. […]

[Записей за 1923 год мало и у Ивана Алексеевича, и у Веры Николаевны. Начинаю с записей Веры Николаевны:]

1 янв. (н. ст.)

Новый год франц. мы встретили на мосту Алекс[андра] III, возвращались от Карташевых пешком. […] Нам показалось это знаменательным. […] Ян сказал: — Может быть, мы вернемся в этом году?