Юрий Сенин - Подлинная судьба Николая II, или Кого убили в Ипатьевском доме?

Беспорядки в ту ночь нарастали с каждым часом. Гиббс, будучи заперт в своей каюте, беспомощно слушал, как он впоследствии рассказывал своему сыну Джорджу, как пьяные охранники донимали великих княжон. «Это было просто отвратительно, что они вытворяли», вспоминал бывший учитель. «Ужасные вопли» царевен, как признавался Гиббс, преследовали его до конца его дней».

Что же произошло в ту ночь на борту «Руси», если эти события остались в сознании Гиббса Джорджа «самым ужасным его воспоминанием», даже более кошмарным, чем известие о мученической гибели Царской семьи?»

В данном случае вопрос поставлен преждевременно — сначала следовало бы задаться следующим вопросом: почему это «самое ужасное воспоминание» Гиббса, появилось в его сознании спустя десяток лет, и где оно было при допросе его следователем Соколовым 1 июля 1919 г.? В приведенном отрывке идет ссылка на воспоминания Волкова. Но ведь Волков на допросе следователем Соколовым ни слова не упомянул о том, что «во время пути солдаты вели себя крайне недисциплинированно: стреляли с парохода птиц и просто — куда попало. Стреляли не только из ружей, но и из пулеметов». Эта цитата взята из воспоминаний Волкова, опубликованных в Париже в 1928 году.

Поведение солдат, охранников царских детей, явно не соответствовало выполняемой ими задаче. Оно должно было запомниться не только Волкову (который сам же настоял на том, чтобы Родионов не ставил охрану около дверей княжон), но и другим допрашиваемым. Тем не менее, никто, включая и женщин, не упомянул об этом эпизоде. А женщины должны были хотя бы испугаться выстрелов. Однако М.Г. Тутельберг прямо заявила следователю, рассказывая о Родионове: «Я не слышала, чтобы Родионов плохо обращался с княжнами и Алексеем Николаевичем».

Вызывает недоумение и само описание «дикой оргии». Можно до бесконечности спорить, могли ли такие люди, как Хохряков и Родионов, допустить пьянку при выполнении данного им поручения. Но попробуйте представить то, что описано выше — солдаты приводят на пароход арестованных и тут же устраивают перед ними «шоу» (о котором, кстати, никто, кроме Гиббса, не вспомнил) — «члены латышского отряда принялись расхаживать по палубе, распевая песни и играя на аккордеоне. С каждым часом солдаты становились все более шумными и пьяными, они палили из винтовок в воздух, бросали в реку за борт гранаты или развлекались тем, что расстреливали из пулемета дальние деревья на берегу. Время от времени они принимались палить в птиц». Дальше уж совсем не понятно: Хохряков, беспокоясь о судьбе Алексея, не принял меры по восстановлению порядка среди подчиненных ему солдат, а зашел к нему в каюту и сказал, чтобы царевич не боялся.

И только после того, как арестованные вдоволь налюбовались показательными выступлениями охраны, последняя стала загонять их в каюты. Подобное поведение охраны, даже в пьяном виде, трудно представить. А где в это время находились Хохряков и Родионов?

Похоже на то, что описанный эпизод включен в книгу только для того, чтобы «страшнее было», и никакого отношения к действительности не имеет. Не первый и не последний миф в этой истории.

Разница в содержании и эмоциональности передачи одного и того же эпизода разными людьми показывает, насколько опасно строить выводы на основании показаний одного свидетеля, особенно если он показывает с чужих слов.

Личность Родионова интересовала не только допрашиваемых свидетелей и не только в 1919 г. Из приведенных документов следует: Родионов был человеком лет 28–30; роста ниже среднего. На Е.С. Кобылинского он производил неприятное впечатление человека не интеллигентного, жестокого и хитрого. В противоположность Е.С. Кобылинскому офицер охраны Н.А. Мундель, а также няня детей М.Г. Тутельберг считали Родионова интеллигентным человеком, но грубым. Грубостью и жестокостью допрашиваемые объясняли строгости, проявленные Родионовым при богослужении, проведенном в доме по просьбе Ольги Николаевны, на пароходе запирание в каюте на ночь Алексея Николаевича и Нагорного, требование держать двери кают княжон ночью открытыми, установка охранников возле их дверей. Правильно причину его действий объяснила только М.Г. Тутельберг: «…Я не слышала, чтобы Родионов плохо обращался с княжнами и Алексеем Николаевичем. Я слышала, что он «советовал» княжнам не запирать дверей их кают, мотивируя это требованием безопасности для них же самих: может ведь случиться пожар. Я знаю, что он запер Алексея Николаевича снаружи на замок, но по-моему, он это сделал из хороших побуждений: мало ли кто может взойти, а внутренней охраны не было».

Следует заметить, что никто из допрашиваемых, не говоря уж об арестованных, даже и не подозревали о том, какой водоворот страстей крутился вокруг Царской семьи в Тобольске: конфликт между Екатеринбургским и Омским Советами и охраной Царской семьи, назначенной еще Керенским, чуть не дошедший до вооруженного столкновения, поиски заговорщиков, пытающихся устроить побег, попытки уничтожить Царскую семью по пути в Екатеринбург, английский корабль под Тобольском. Все это не могло не отразиться на ужесточении охраны арестованных. Кроме того, протоколы допросов наталкивают на мысль о том, что Родионов служил в жандармерии, т. е. в отличие от Хохрякова, обычного матроса, был профессиональным охранником. Или, выражаясь современным языком, начальником службы безопасности.

Эпизод с узнаванием Родионовым Татищева, бывшего до 1914 г. личным представителем Николая II при дворе германского императора Вильгельма, наводит на некоторые мысли: Родионов не сказал, где он встречал Татищева в Берлине. Но сам Татищев предполагал, что встречались в русском посольстве. Если это так, то кем мог бы быть там Родионов. Если бы он состоял в дипломатическом корпусе, Татищев его наверняка бы запомнил. Возможно, Родионов занимал должность, не бросающуюся в глаза людям уровня Татищева, например, служил в охране. Кстати, в этом случае у него могла быть профессиональная память на лица.

Буксгевден говорила, что она видела Родионова несколько раз жандармом на станции Вержболово. Он проверял паспорта у пассажиров в поезде. Офицер охраны Н.А. Мундель утверждал, что Родионов носил шинель, похожую на шинели, которые носили жандармы.

При допросе Гиббса всплыл следующий эпизод: «В 1916 г. я был в Петрограде у своего знакомого Дитвейлера, кажется еврея, русского подданного, который служил на кабельном заводе. Я имел с ним разговор и спросил его, где он был. Он мне сказал, что он был у такого-то, которому фамилию я теперь забыл. Я Дитвейлера спросил, кто он такой. Он мне сказал: «Должно быть, германский шпион». При этом он мне сказал, что там был офицер Родионов».