Евлампий Поникаровский - С шашкой против Вермахта. «Едут, едут по Берлину наши казаки…»

Боевой приказ гласил: 25-му полку выйти к станции Ходыженской, оседлать железную дорогу, запереть ущелье Пшиш и не дать противнику выйти на побережье Черного моря, прорваться к городу Туапсе.

Последний переход невероятно труден. Со всем вооружением и обозом, составляющим не одну сотню повозок, чуть ли не по звериной тропе надо подняться на гору Шаумян, высота которой достигла почти двух тысяч метров, затем, перевалив хребет, спуститься в ущелье реки Пшиш.

Полк спешился. Разгрузили все повозки, тачанки, брички. Боеприпасы, минометы, пулеметы, снаряжение, продовольствие и фураж приторочили вьюками к седлам лошадей. В пустые повозки и брички запрягли до пяти пар лошадей, а в передки пушек — от восьми до двенадцати пар.

Перед тем как дать команду на подъем, командир полка, придерживая рукой кубанку, долго глядел вверх, на вершину горы.

— Это тебе не даурские степи, — сказал Данилевич штабникам, — крутовата горочка, крутизна, пожалуй, градусов под семьдесят будет. Но должны осилить. Только бы вот…

Командир полка не стал договаривать. Он снова поглядел вверх, в небо. Теперь уже с тревогой. Тревога Евгения Васильевича нам была понятна. Только бы вражеская воздушная разведка не обнаружила полк на подъеме. Если обнаружат, то неминуемы налет, бомбардировка и — гибель. Укрыться и спрятаться негде, с тропы не свернешь. Ночью форсировать перевал — нечего и думать. Приходится рисковать, надеяться на счастливый случай, на везенье. А тут солнце, как на грех, светит во все завертки.

К исходу дня мы одолели четыре километра, поднявшись на высоту 1500 метров. На этом четырехкилометровом переходе люди и лошади вымотались больше, чем на сорокакилометровом. От неимоверной усталости у лошадей дрожали коленки, с крупов стекала мыльная пена. Здесь, на большой лесной поляне, разбили бивак и, наскоро поужинав, завалились спать.

С рассветом двинулись дальше. Все вооружение и походное имущество теперь разложили по повозкам, бричкам, тачанкам. Подъем здесь был менее крутым и обозначилась хорошая наезженная дорога. Скоро вышли к городу Нефтегорску, раскинувшемуся на самом перевале, и, не останавливаясь, по дороге-серпантину стали спускаться в ущелье, чтобы к вечеру достичь станции Ходыженской.

Разведку называют глазами и ушами армии. Командир полка капитан Данилевич, комиссар Ниделевич и начальник штаба капитан Поддубный к разведке относились с особым пристрастием. Впереди отходящего полка всегда двигался усиленный разведотряд, который при необходимости мог вести бой до подхода главных сил полка. Возглавлял этот отряд обычно ПНШ-1 старший лейтенант Ковтуненко. Человек он был решительный, смелый, не теряющий головы и рассудка в самой трудной обстановке. Казаки к таким людям относились с полным доверием.

Полк, да что полк — всю дивизию воздушная разведка противника не могла обнаружить до самых гор Кавказа. На переходах нас укрывали ночи, а на дневках леса, сады и овраги. После того как немцы получили от казаков по зубам в районе станицы Кущевской и хутора Бирючий, они потеряли нас и долго недоумевали, куда же делись эти «Черные дьяволы» с просторов Кубани?

Вечером мы заняли оборону у Ходыженской. А на второй день, едва солнце вылезло из-за гор, на дороге Белореченская — Туапсе появилась механизированная разведка противника. В ней было около двух десятков мотоциклов и пять бронетранспортеров.

Передовой пост полка, выставленный в двух километрах от станции, встретил гитлеровцев как полагается: в короткой стычке уничтожил пять мотоциклов и два бронетранспортера. Гитлеровцы оставили на дороге 18 трупов и четырех раненых. Потом в течение шести дней ни один гитлеровец не совал к нам носа.

Третий эскадрон, усиленный взводом минометчиков и одной пушкой, был нами оставлен в Нефтегорске, на перевале. Он как бы нес сторожевую службу: не подпускал гитлеровцев к дороге, по которой прошел полк. Проберись они на гору Шаумян, станция Ходыженская могла оказаться под прямым обстрелом артиллерии и минометов. Да и автоматчики могли нас атаковать.

Другие эскадроны и две батареи артиллеристов и минометчиков держали оборону на горе Лысой. Огневые позиции здесь были очень удобными — просматривались железная и шоссейная дороги от станции Сосновка до города Белореченска, уже занятые противником..

Дорогу, идущую по узкому ущелью реки Пшиш, и само ущелье полк закрывал собою, как бутылку пробкой. Штаб полка удобно разместился на самой станции.

На нашем участке противник пока активных действий не предпринимал, усиленно вел разведку.

Почти каждую ночь небольшие группы гитлеровцев подбирались к нашей обороне. Но подразделения их сразу же отгоняли. Противник вел артиллерийский обстрел позиций полка. По артналетам, методичным, с чисто немецкой пунктуальностью, можно было сверять часы — в 9.00 и в 23.00. Огонь немецкой артиллерии мало нас беспокоил: он был неприцельным, и полк от него почти не страдал.

Больше чем кто-либо другой из штабных работников я был привязан к своему сундучку с документами и картами. Когда выпадали свободные от дел минуты, я в первую очередь брался за «Журнал боевых действий» и охотно листал его страницы. Они мне рассказывали о всех важнейших событиях в жизни полка — это была его биография. Продолжать биографию полка сейчас доверено мне. С большим интересом читаю скупые записи жизни полка.

«…21 апреля 1942 года полк поднят по тревоге, ночью погрузился в вагоны, попрощались с Урюпинском и поехали в южном направлении. Через двое суток прибыли в город Сальск Ставропольского края. Такая переброска — „подальше от войны“ многих из нас озадачила, ожидали, что наконец-то нас везут, видимо, ближе к передовой. Надо же фашистов останавливать, не замышляется ли какой-либо новой каверзы? Выяснили, что нет, новой каверзы не предвидится, а перевезли сюда на довооружение и сколачивания боевых порядков полка, приближенных к боевой обстановке».

«В середине июня покинули и уютные берега реки Сал, здесь мы располагались лагерем. Поднялись по боевой тревоге и совершили трехсоткилометровый марш.

Достигли станицы Кисляковской уже Краснодарскрго края. Здесь было приказано подготовить оборонительный рубеж по левому берегу реки Ея. Сводки Информбюро сообщают, что противник продолжает движение на юг. Недалека, видимо, и наша встреча с врагом. На душе радостно и неспокойно. Лица казаков стали еще суровее. От слов сводок Совинформбюро все сильнее закипала ненависть, они звали в бой к мести. А вечерами казаки подходили молча к своим парторгам и так же молча подавали тетрадные листки, обертки от махорки или концентратов с короткими, карандашными строками: — „Скоро и мы пойдем в бой, прошу принять меня в ряды большевистской партии. В бой хочу пойти коммунистом“, и еще короче — „В бою считайте меня коммунистом“».