Евлампий Поникаровский - С шашкой против Вермахта. «Едут, едут по Берлину наши казаки…»

А мы продолжали наступление. Теперь — на хутор Ряжино. Хутор этот, как и Чалтырь, тоже сильно укреплен. Но блокированный с трех сторон и крепко обработанный артиллерией и «катюшами», через сутки он пал. Немцы отошли за речку Кальмиус, на высоты. Перед нашим полком оказалась высота 101. Она господствовала над всей местностью. Мы снова в невыгодном положении. Противник нас видит, мы — нет. И бьет. Особенно свирепствует его авиация. Бомбит по два, по три раза в день.

Трудности наши усугубляются еще и тем, что к нам днем нельзя доставить ни боеприпасы, ни питание. А вот наш старшина Филипп Шубин как-то ухитрялся пробираться к нам с термосами и ящиками на спине по два раза в сутки. У эскадронных старшин этого не получалось, а вот наш Филипп нормально доставлял нам и пищу и боеприпасы.

Мы уперлись в созданный и названный немцами «неприступным» Миус-фронт. Силы полка были на исходе. Казаков всех четырех эскадронов свели в один эскадрон. Да и в нем до штатного состава не набиралось. В моей батарее вместе с поваром и писарем осталось 18 человек из 105 по штату. Наступать мы не могли. После занятия хутора Ряжино перешли к жесткой обороне.

Минометным и артиллерийским огнем мы постоянно держали противника в напряжении. Вечерами к нам приходили подразделения «катюш» и играли немцам «упокойные песенки». Пленные немцы рассказывали, что от огня «катюш» они несут большие потери. От «музыки» же многие сходят с ума. Делали вылазки и эскадронцы. Группами в 15–20 человек казаки переходили речку и, укрываясь в воронках, начинали подбираться к высоте. Но из-за высоты появлялись танки и отгоняли смельчаков.

Вместе с артиллеристами мы решили подготовить огневую встречу танкам, передвинув свои огневые позиции поближе к речке. День 5 марта стал для нас памятным. Как и в прошлые дни, группа казаков перешла речку и стала продвигаться к высоте. Как и в прошлые дни, эскадронцев встретили танки и погнали к речке. Когда танки приблизились к берегу, мы дружно ударили по ним из пушек, минометов, из противотанковых ружей. Для нас, минометчиков, этот день и этот бой стал прямо-таки праздничным: своими «самоварами-самопалами» мы разбили гусеницы у двух танков, а потом стали дубасить их по башням и корпусам так, что вскоре замолкли их пулеметы и пушки. За несколько минут боя из 12 танков шесть зачадили на поле. Остальные шесть торопливо стали уходить за высоту.

На рассвете 9 марта на наши позиции, на смену нам, подошли танкисты и стрелки. Нас же отводили в станицу Недвиговку, на отдых. Четыре зимних месяца мы были в беспрерывных боях, два из них в постоянном движении. Четыре месяца! И почти ни одной ночевки в хате, в тепле. Жили и воевали, не раздеваясь, не снимая полушубков, телогреек, шинелей, ватных брюк и сапог. Умывались снегом. Протрешь мало-мальски глаза — и дальше. Ни разу не стриглись. Многие не брились. Грязные, заросшие, с лицами, до черноты задубленными ветрами и морозами, в потрепанной одежде, мы походили на чертей, которых художники рисуют в детских книжках. А где грязь и неухоженность, там обязательны спутники в виде болезней и всяких паразитов. Болезней мы избежали, кроме простуд и нескольких случаев дизентерии.

Все такие болячки переносили и излечивали мы на ходу и в окопе. Сложнее было с «автоматчиками», которые нас особо донимали, когда разогреешься до пота. Без бани и без так называемых жарилок, устраиваемых в бочках из-под бензина, освободиться от этих собственных «автоматчиков» не удавалось. Приходилось терпеть и ждать момента, когда можно будет хотя бы ненадолго выйти из боя. Тогда можно будет и им объявить войну.

Итак, небольшой отдых в Недвиговке. Условия в станице были не очень подходящие. Немцы ее бомбили. Жилых домов в ней осталось всего три, и их заняли штабы. Бани и жарилки устраивали в сараях и хлевах. Но и это было благом. Уже через несколько дней казаки выглядели помолодевшими, отдохнувшими, готовыми вновь идти в бой. Только в бой нас не послали. Всю дивизию отправили на Кубань — на отдых, на пополнение, на капитальный ремонт. Мы сели на коней и ускоренным маршем пошли на Батайск, на Тихорецкую. Наш 37-й полк остановился в хуторе Тамбовке Краснодарского края.

Отдых! Наконец-то пришел он, долгожданный!

К тишине, оказывается, тоже надо привыкать.

Прислушиваешься к тишине и начинаешь понимать — тишины-то нет. Нет ее! Из поднебесья слышны серебряные трели песен жаворонка, там же в заоблачной выси курлычут журавли. Это и у них радость, они вернулись на родину, домой. В траве и кустах жужжат пчелы и шмели, трещат стрекозы. Вечерами на левадах задают концерты лягушки. В листве садов и придорожных ветел шумит ветер. Перед тобою сегодня, здесь — мир, полный жизни и звуков… Нет, не все убила война, прокатившись с огнем и по этой земле благодатного юга.

А меня, да и всех нас, только что прибывших оттуда, где гудела, стонала и корчилась земля, все еще окутывает какофония боя. Этих вот сегодняшних, мирных звуков, звуков природы, слух пока не улавливает, не воспринимает. Видимо, война нас оглушила, мы живем пока ее звуками и, наверное, долго с этими звуками будем жить. Но мы сейчас на отдыхе от войны, от ее звуков. Находимся на земле богом созданной Кубани.

Небо Кубани ясное, чистое, доброе. По нему не бороздят зловещие «рамы» — предвестницы авиационных налетов. С него не сыплются и не раскалывают землю бомбы. Нет свиста и грохота снарядов. Не лают короткими взрывами мины. Не стучат, не заливаются длинными очередями пулеметы. Тишина. Удивительная тишина. До боли, до звона в ушах. Кажется, что тишину создает и творит сам воздух, по-весеннему теплый и сладкий, дрожащий синим маревом над пашнями.

Мы — на отдыхе. Хутор Тамбовка встретил нас щедро: здесь много солнца, много тепла, много улыбок и кругом — цветущие сады. Всюду пока еще видны зияющие раны войны: белые печи на пепелищах, перепаханные снарядами и бомбами поля, разоренные колхозные и совхозные усадьбы. Но жизнь налаживается, раны войны залечиваются.

С первых кубанских дней в нашем полку произошли большие перемены в командовании. Исполняющего обязанности командира полка капитана Ниделевича отправили на учебу в Москву. Командиром полка назначили подполковника Давида Амвросиевича Беленко. Его заместителем по политической части стал капитан Антон Яковлевич Ковальчук, переведенный с этой же должности из 41-го полка. На должность начальника штаба прибыл капитан Димов.

Сменились некоторые командиры эскадронов. Артиллерийская батарея разделилась на две: 76-мм и 45-мм пушек. К пушкам последней у казаков была особая уважительность. Малорослая, легкая в движении, но острая и злая в бою, пушечка была грозой танков. Ее называли очень любезно: «сорокапятка». Как эти кусачие пушечки выручали нас!