Анжелика Балабанова - Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938

Когда мы были уже на вокзале, велосипедист привез весть о том, что местные власти получили распоряжение правительства запретить демонстрацию, намеченную на следующий день. Муссолини немедленно затих.

Позже я поняла, что его настойчивые призывы, чтобы я приехала первым делом в Форли и осталась там, были уловкой. Конфликт между двумя политическими группировками приобрел столь критический характер, а речи Муссолини спровоцировали столько ненависти, что столкновение казалось неизбежным, и он хотел уклониться от ответственности за то, что могло случиться. В случае кровопролития вину возложили бы на мое выступление. Если бы партия стала критиковать позицию руководства в этой местности, то Муссолини легко было бы спихнуть вину на мои плечи.

Когда в 1911 году началась война с Триполитанией, в Италии высоко поднялась волна антимилитаризма, поощряемая социалистами. Партия была официально против войны, ее представители в парламенте и менее значимых законодательных органах выступали против нее, антивоенные митинги проводились по всей стране, и «Аванти» проводила активную кампанию против империализма вообще и этой программы колониального захвата в частности.

Однако некоторые лидеры социалистической партии, такие как Биссолати, Бономи и Кабрини, которые принадлежали к реформистскому крылу партии, заняли позицию, состоявшую в том, что так как социализм возможен только в индустриально развитых странах, то империалистическая экспансия, направленная на отсталые страны, несет с собой ростки более зрелого капитализма и таким образом ускоряет развитие социализма. Такие рассуждения привели к уменьшению их сопротивления войне. Но рядовые члены партии были в подавляющем большинстве против войны, и в наиболее революционно настроенных центрах проходили бурные демонстрации, такие как в Форли, где демонстранты разобрали железнодорожные шпалы, чтобы помешать передвижению войск. Но политику физического саботажа и насилия Муссолини отстаивал практически один, и после событий в Форли его на пять месяцев посадили в тюрьму. Он также призывал женщин ложиться на железнодорожные пути, чтобы мешать поездам, везущим войска для боевых действий в Африке.

Вскоре после разногласий по вопросу о войне возникла другая ситуация, которая вызвала еще большее возмущение среди членов партии, в частности в адрес Биссолати и Кабрини. После покушения на короля и королеву в марте 1912 года оба эти депутата лично поздравили монархов с их счастливым избавлением.

В результате этого растущего недовольства некоторыми депутатами-реформистами в июле 1912 года был созван чрезвычайный съезд партии в Реджио-Эмилии.

Когда съезд собрался, стало очевидным, что левое крыло, к которому принадлежала я и которое было решительно против рискованного предприятия в Триполитании, будет в большинстве. Левое крыло итальянской партии в то время можно было сравнить с «ортодоксальными марксистами» Германии, которые противостояли бернштейновским «ревизионистам». У ревизионистов был такой лозунг: «Движение – это все, цель – ничто». Не противясь реформам и не игнорируя текущие потребности, левое крыло как в Германии, так и Италии делало акцент на социалистической цели.

Мы решили, что на этом съезде внесем на рассмотрение очень краткую резолюцию с требованием исключить из партии Биссолати, Кабрини, Бономи и Подрекка. Принятие этой резолюции, наносящей удар прямо по важной части партийного руководства, означало бы победу левых вообще. Это также возложило бы ответственность за всю партию полностью на нас.

– Кого мы назначим представлять эту резолюцию на рассмотрение? – спросил один из членов нашей фракции на ее закрытом заседании.

– Это не имеет значения, – ответил другой, – она говорит сама за себя, и ее нужно только прочитать. Кто будет читать – не так важно.

– Я предлагаю товарища Баччи, – сказал один делегат.

– О нет, это было бы неразумно, – сказал какой-то товарищ из Романьи. – Баччи будет одним из наших выступающих на дискуссии, где нам нужно имя, производящее впечатление. Почему бы нам не назначить Муссолини?

– Муссолини? – спросил делегат. – Кто это? Почему его?

На самом деле Муссолини был мало известен в то время за пределами его родной Романьи, из которой он приехал как делегат съезда. Его имя только время от времени упоминалось на страницах «Аванти».

– Почему бы и не назначить его? – спросил делегат из Романьи, который первый и выступил с этим предложением. – Мы, романьольцы, боремся против войны более активно, чем другие. И не только на словах, но и на деле! Пусть тот, кто раздул мятеж против войны и был посажен за это в тюрьму, выразит наш протест против депутатов, которые забывают, что они представляют революционное рабочее движение.

– Давайте не будем терять времени даром, – заявил один пожилой делегат. – Какая разница кто? Товарищ предлагает Муссолини. Пусть он выступит, известен он или нет.

На следующий день Муссолини появился на трибуне съезда с листком бумаги, который он нервно тискал в руках, в то время как большинство делегатов смотрели на него с любопытством. Они никогда раньше его не видели.

Предлагая на рассмотрение краткую резолюцию, одобренную огромным большинством делегатов, Муссолини сказал относительно Биссолати и Кабрини: «Почему надо расчувствоваться и рыдать перед королем – просто для короля? К чему эта истерическая чрезмерная чувствительность по отношению к коронованным особам? Да и кто такой король, если не бесполезный гражданин, по определению? Социалисты не могут позволить себе, чтобы их ассоциировали с трауром и молитвами или с монархическими празднествами».

Одобрение нашей резолюции означало, как я уже подчеркивала, победу левого крыла над правым. До этого момента мы были рядовой оппозицией. Теперь мы должны были возглавить партию, самую влиятельную в стране. Вместе с нашей победой к нам пришла большая ответственность. Непросто было объяснить членам нашей партии, а также публике вообще, почему мы исключили из партии четырех ее самых известных членов. Ведь кое-кто из них были ее основателями!

Было нетрудно предвидеть, что буржуазная пресса воспользуется этим расколом, чтобы преувеличить его значение и подчеркнуть огромную ценность людей, которых мы исключили. Она будет стараться исподволь внушать, что наше отношение к ним определялось пустыми личными мотивами. Мы также знали, что какая-то часть рядовых членов партии поддастся на эти «аргументы» и будет думать, что нам следовало бы занимать более примиренческую позицию.

Необходимо было, чтобы кто-то из авторитетных членов нашего крыла, тот, кого никто не заподозрит в том, что он был движим личной затаенной враждой или амбициями, немедленно выступил бы с заявлением. Выбор пал на меня. Я не помню ни одного случая в моей жизни, когда я так остро ощущала бы ответственность, которую я беру на себя. Я знала, кого мы потеряем, и понимала, как трудно растолковывать решения, продиктованные только принципами.