Амазасп Бабаджанян - Танковые рейды

Атаки пехоты на широком фронте оказались бесплодны — им предшествовал столь слабый артиллерийский налет, что огневые точки противника тотчас же ожили.

В атаку вместе с частями 2-й гвардейской стрелковой дивизии пошли три морские стрелковые бригады, входившие в наш корпус, дружно пошли, геройски — вот уж недаром прозвали их немцы «черной смертью». Но, не поддержанное танками и авиацией, наступление моряков захлебнулось.

Да, прав был А. З. Акименко, когда настаивал на создании глубоко эшелонированных боевых порядков, на сосредоточении корпуса на узком участке прорыва, чтобы возникла более плотная артиллерийская группировка. Генерал Акименко был способным военачальником. Опыт, приобретенный еще в Гражданскую войну, сочетался у него со смелостью мысли, а бесстрашие — с глубоким и трезвым расчетом, основательностью суждений. Жаль, тогда его не послушали…

Три дня длился штурм переднего края противника — и все безрезультатно. Тогда генерал-майор Цыганов бросил в бой танковую бригаду. Теперь уже танки шли в бой без поддержки пехоты и авиации. И хотя они местами вклинились в оборону противника, но вскоре были отброшены, и многие машины уничтожены противотанковыми средствами.

Передают приказ командарма: командирам полков лично возглавить атаку пехотных цепей, любой ценой прорвать оборону противника.

Скирдо, оказавшийся свидетелем разговора командарма с нашим комдивом, позже пересказал мне этот диалог примерно так:

— И не спорь со мной, комдив, мы в Гражданскую всегда впереди своих полков шли в атаку, личным примером поднимали бойцов.

— Но, товарищ командующий, — пытался возразить ему комдив полковник Неверов, — у нас остались считаные танки; если их бросить сейчас, немцы и их пережгут, с чем останемся?

Приказ есть приказ. Добрался я до передовых рот — там в живых осталось до трети положенного состава. В окопах вода по колено.

А напротив — отличные дзоты, хорошо замаскированные на господствующих высотах. Попробуй сунься. «Нет, — подумал я, — о наступлении не может быть и речи». Этой же ночью дополз обратно на командный пункт дивизии, доложил обо всем комдиву. Выслушав мой доклад, Неверов сказал:

— Хорошо, примем меры.

Было это уже к утру, и утром нас всех вызвали на совещание в штаб армии.

Присутствовали все командиры и комиссары полков. Вел совещание сам командарм.

Генерала Цыганова я видел впервые — в полках он появлялся редко. Говорить начал, преодолев сильную одышку, сидя:

— Собрал вас, братцы, чтоб по душам потолковать. Надо разобраться, отчего наше наступление не получается. Не было такого в Красной Армии, чтоб перед противником спасовать. Деникинцев и то — в «психическую» атаку ходили, в рост, под барабан, в белых перчатках, — били! Был командир перед шеренгой бойцов — орел! Сиваш по грудь в воде преодолели? Преодолели. А тут воды, видишь ли, в траншее по щиколотку, мы и… Ну да что там… А может, у вас к командованию претензии есть — стратегия, дескать, того… хромает? Так вы без стеснения выкладывайте.

Все молчали.

— Ну, кто первым?

Никто не прервал молчания.

— Я ведь сказал, приглашаю высказаться смело, по-товарищески, без утайки. Ну… вот вы, товарищ. — Он ткнул пальцем в мою сторону.

— Подполковник Бабаджанян, — привстал я.

— Давай, подполковник. Кавказцы — народ храбрый.

Я попытался объяснить, в каком состоянии части.

Затем сказал, что, по-моему, надо лучше продумать вопросы поддержки атакующих, взаимодействия, а иначе бесплодные атаки обречены на… Цыганов не дал мне договорить:

— Пораженческие настроения? Не позволю!..

Ничего себе — товарищеское объяснение.

— Значит, ты пораженец, подполковник? Отвечай!

— Ни слова больше, — шепнул мне комиссар нашего корпуса А. С. Павлов.

В комнате установилось гнетущее молчание. Наконец Цыганов, справившись с одышкой, спросил:

— А что скажет комиссар этого полка?

Скирдо ответил медленно и веско:

— У нас с командиром единое мнение.

— Заговор?! — вновь вскипел Цыганов.

— Никакого заговора, товарищ генерал. Вы просили откровенного мнения, мы его высказываем, — ответил Скирдо.

— Та-ак… А кто имеет другое мнение? Прошу, товарищи.

Никто не шевельнулся.

— Пусть скажет командир 875-го полка.

М. И. Добровольский вскочил, лихо щелкнул шпорами. Но молчал.

— Есть у тебя другое мнение — докладывай!

— Никак нет, товарищ командующий.

Продолжать совещание после этого было безрассудно.

Цыганов буркнул:

— Командирами полков 2-й дивизии я отдельно займусь, — и отпустил всех…

Распутица под Таганрогом парализовала действия частей 56-й армии. Люди и техника буквально тонули на дорогах. Враг еще осенью 41-го возвел на рубеже реки Миус мощный оборонительный рубеж высокой плотности противотанковых огневых точек, мог сравнительно небольшими силами отражать удары наших наступающих войск.

Промокшие до нитки, бредем со Скирдо к себе в полк.

— «Пораженец»… Ишь ты… — ворчит Скирдо. — Это про тебя, командир.

— И про тебя, комиссар, — угрюмо парирую я.

— А ты знаешь, что такое «пораженец»?

Молчу. Еще бы не знать…

Наш НП на кургане, а курган посреди голой степи — как на тарелке. И авиация противника нещадно бомбит наши боевые порядки. Особенно надоедает нам немецкий самолет-корректировщик с двойным фюзеляжем, который бойцы с первого дня войны окрестили «рамой». Висит эта «рама», как назойливый комар, над нашим курганом — когда только собьют ее зенитчики!

Ко всему человек привыкает, и к «раме» этой мы привыкли как к неизменной детали нашего фронтового быта — группками, правда небольшими, перемещались с одного участка на другой. Но новому человеку тут должно быть явно не по себе.

После полудня раздался телефонный звонок из штаба полка:

— Алло! Алло! Докладывает капитан Дюжик! — Голос у начальника штаба был явно взволнованный. — Вы слышите меня? К вам вместе с товарищем Скирдо направляется высокое начальство.

— Какое сюда, в такое пекло, начальство?

— Замначальника политуправления фронта.

— А фамилия как? Фамилия — спрашиваю!

— Фамилии не знаю, спрашивать было неудобно, а по званию — бригадный комиссар.

— Уговорите бригадного комиссара отказаться от своего намерения — здесь небезопасно, дорога на НП непрерывно обстреливается артиллерией противника. Если очень нужно — передайте — сам приеду.

— Уже поздно, товарищ подполковник, они в пути.

— А вы сами, сами почему не объяснили бригадному комиссару обстановку?

— Что я! И комиссар Скирдо его не убедил, а уж как старался!

— Ладно, — сказал я и остался сидеть с телефонной трубкой в руке. Если ко мне, подвергая себя смертельной опасности, направляется фронтовое начальство — это не иначе как в связи с совещанием у Цыганова. Назвал же он меня «пораженцем»…